Карл Май - Том 9. По дикому Курдистану. Капитан Кайман

— Кто это?

— Мутеселлим запретил мне это тебе говорить.

— Мутеселлим не может от меня ничего утаить. Я уже давно знал, что этот эфенди прибудет.

— Ты знал это? Это ведь тайна.

— Я тебе докажу, что это для меня не тайна. Это макредж из Мосула.

— Воистину ты это знаешь! — воскликнул он изумленно. — Но у мутеселлима тебя ждет не только он.

— Кто же еще?

— Один арнаут.

Так… Я догадался, кто это был, и потому сказал:

— Я и это знаю. Ты знаком с этим человеком?

— Нет.

— У него нет при себе оружия.

— Аллах акбар, верно! Эфенди, ты знаешь все!

— Во всяком случае, ты видишь, что мутеселлим не в состоянии ничего от меня утаить!

— Господин, они, должно быть, плохо о тебе говорили!

— Почему?

— Мне следует об этом молчать.

— Хорошо, Селим-ага, я теперь в самом деле вижу, что ты мой друг и меня любишь!

— Да, я люблю тебя, эмир, но долг службы велит, чтобы я повиновался.

— Тогда я тебе скажу, что уже сегодня я отдам тебе приказы, которым ты будешь повиноваться так, как будто они исходят от самого коменданта! Как долго находится здесь макредж?

— Уже почти два часа.

— И все это время ты ждал меня?

— Нет. Макредж прибыл один, тайно и без сопровождения. Когда он входил, я как раз находился у коменданта. Он сказал, что путешествует по одному очень важному делу, о котором никто не должен даже догадываться. Они вели дальше разговор, и тут комендант упомянул о тебе и твоих спутниках. Кажется, макредж тебя знает, так как он заинтересовался и попросил мутеселлима описать твою внешность. «Это он!» — вскрикнул макредж и тут же потребовал у коменданта послать за тобой. После этого позвали меня и отдали приказ привести тебя и…

— Ну, и…

— И… Эмир, это в самом деле верно, что я тебя люблю, поэтому я тебе все скажу. Ты будешь меня презирать?

— Нет. Обещаю тебе!

— Мне следовало взять с собою несколько арнаутов, окружить площадь, чтобы твои спутники не смогли уехать. Что касается тебя, то для этого приготовлены несколько моих арнаутов во дворце. Я должен тебя арестовать и посадить в тюрьму.

— Ого, это весьма любопытно, Селим-ага! Тогда, наверное, одна из твоих камер уже в полной готовности ждет меня?

— Да, твоя камера рядом с камерой араба, мне пришлось расстелить там соломы: мутеселлим сказал, что ты эмир и с тобой должно обращаться лучше, чем с другими мошенниками!

— Я прямо-таки обязан ему за это внимание! Моих спутников тоже должны заключить в тюрьму?

— Да, но пока я не имею на это приказа.

— А что говорит Мерсина?

— Я ей обо всем рассказал. Она сидит в кухне и заходится в рыданиях.

— Добрая Мерсина! Но ты упомянул про арнаута?

— Да. Он прибыл еще до макреджа и также долго беседовал с мутеселлимом. Позже они позвали меня и подробно расспрашивали…

— О чем?

— О том, правда ли, что черно-красный эфенди и у меня дома не говорит ни слова.

— Что ты ответил?

— Я сказал правду. Я не слышал от эфенди ни слова.

— Тогда пошли к мутеселлиму. Идем!

— Господин, я должен довести тебя до коменданта, это так, но я тебя очень люблю. Может, тебе лучше убежать?

Этот милый арнаут и в самом деле был моим другом!

— Нет, я не буду убегать, ага, у меня нет никаких оснований бояться макреджа или мутеселлима. Но я попрошу тебя помимо меня захватить еще одного человека.

— Кого?

— Гонца, который прибыл ко мне.

— Я позову его в дом, он сейчас во дворе.

Он вышел. Пользуясь паузой, я зашел на кухню. Там сидела Мерсина, скрючившись на полу с таким горестным лицом, что это меня действительно тронуло.

— О, вот и ты, эфенди! — воскликнула она. — Спеши, спеши! Я приказала аге, чтобы он тебя отпустил.

— Прими за это мою благодарность, Мерсина! Но я все-таки останусь.

— Они ведь тебя посадят в тюрьму, господин!

— Хотел бы я на это посмотреть!

— Если они это сделают, я выплачу себе все глаза, я буду тебе варить лучшие на свете супы. Ты не должен голодать!

— Тебе не придется ничего для меня варить, потому что меня не посадят, я тебя в этом уверяю!

— Эмир, ты возвращаешь меня к жизни! Но они все же могут это сделать, и тогда они отберут у тебя все. Может, ты мне оставишь свои деньги и также те вещи, которые тебе дороги? Я все сохраню и не промолвлю об этом ни слова.

— Верю тебе, о покровительница и ангел этого дома! Все же эта предосторожность излишня.

— Тогда делай, что тебе только угодно! Теперь иди, и да пребудет с тобою Аллах со своим Пророком, который тебя защитит!

Мы пошли. Пересекая площадь, я заметил за дверями иных домов тех самых арнаутов, о которых говорил Селим. Значит, к моему делу отнеслись весьма серьезно. Перед дворцом, в коридоре и на лестнице, и даже в приемной также находились солдаты. Это меня обеспокоило.

Комендант был в селамлыке не один: у входа сидели два лейтенанта. Селим-ага тоже не остался в приемной, а опустился тут же на пол.

— Салам алейкум! — поздоровался я непринужденно, как только было возможно, хотя и понимал, что нахожусь в западне.

— Алейкум! — сдержанно ответил комендант, указывая на ковер, который лежал сбоку от него.

Я сделал вид, что не заметил или не понял этот знак, и устроился около него там же, где я уже раньше сидел.

— Я посылал за тобой, но ты долго не приходил. Где ты был, эфенди?

— Я решил проехаться верхом.

— Куда?

— За город.

— Зачем?

— Чтобы выгулять свою лошадь. Ты же ведь знаешь — за благородным конем должно ухаживать.

— Кто был при этом?

— Хаджи Линдсей-бей.

— Тот, кто давал обет не говорить?

— Да.

— Я слышал, что он не особо строго придерживается этого обета.

— Так!

— Он все же говорит.

— Так!

— С тобой тоже?

— Так!

— Я это знаю вполне определенно.

— Так!

Это «так!» смутило добряка коменданта.

— Ты тоже это должен непременно знать! — сказал он.

— Кто тебе сказал, что он говорит?

— Человек, который его слышал.

— Кто это?

— Один арнаут, он пришел сегодня, чтобы выдвинуть против вас обвинение.

— И что сделал ты?

— Я послал за тобой.

— Зачем?

— Чтобы тебя допросить.

— Аллах-иль-Аллах! Значит, на основании обвинения какого-то подлого арнаута ты посылаешь за мной, чтобы обращаться со мною, эфенди и эмиром, как с каким-то негодяем! Мутеселлим, Аллах да благословит твою мудрость, чтобы она у тебя не пропадала!

— Эфенди, это ты проси у Бога мудрости, потому что она тебе пригодится.

— Это звучит почти как угроза!

— А твои слова звучали как оскорбление!

— После того как ты меня оскорбил. Послушай-ка одно: вот в этом револьвере шесть пуль, в этом столько же. Можешь говорить все, что считаешь нужным, но учти, что я никакой не арнаут, и нечего меня с ним равнять! Если мой спутник не выдерживает обета, что за дело до этого какому-то арнауту? Кто этот человек?