Карл Май - Том 9. По дикому Курдистану. Капитан Кайман

— Дай ему две порции, он осман! — приказал сержант.

Заключенный получил два половника бульона размером со среднюю миску и кусок хлеба.

В следующей камере опять лежал турок — он получил ту же порцию. В третьей камере-норе сидел курд.

— Этот пес получит лишь одну порцию, потому что он курд из Балада.

Премилейшие порядочки! Я едва сдержался, чтобы не закатить оплеуху сержанту, который пользовался этим «принципом» на протяжении всей процедуры.

После того как вверху всем заключенным роздали пищу, мы спустились в нижний коридор.

— Кто здесь находится? — спросил я.

— Наизлейшие. Араб, еврей и два курда из племени буламу. Ты говоришь по-курдски, эмир?

— Да.

— Ты же не будешь говорить с заключенными?

— Нет, они этого не стоят.

— Точно. Но мы не понимаем ни по-курдски, ни по-арабски, а они постоянно что-то говорят именно на этих языках.

— Тогда я с ними поговорю.

Это и было то, что мне так было нужно. Открыли камеру одного из курдов. У двери мы увидели беднягу заключенного, который явно голодал, ибо, когда ему налили его половник бульона, он попросил, чтобы ему дали больше хлеба, чем обычно.

— Чего он хочет? — спросил сержант.

— Немного больше хлеба. Дай ему!

— Хорошо, пусть будет так, но только ради тебя!

Потом мы были у еврея. Здесь мне пришлось помолчать, ибо еврей говорил по-турецки. Он подал много жалоб, которые, с моей точки зрения, были вполне обоснованны, но его даже не выслушали.

В следующей камере был старый курд. Он только попросил разрешения поговорить с судьей. Сержант пообещал ему это, рассмеявшись.

Наконец открыли последнюю камеру. Амад эль-Гандур сидел в самой глубине ее на корточках и, казалось, вовсе не хотел шевелиться, однако, увидев меня, сразу же подошел.

— Это араб? — спросил я.

— Да.

— Он говорит по-турецки?

— Он вообще не говорит.

— Вообще?

— Ни слова. Поэтому ему и не дают горячей пищи.

— Мне с ним поговорить?

— Попробуй!

Я подступил к нему и сказал:

— Не говори со мной!

Амад эль-Гандур никак не отреагировал на мои слова и ничего не ответил.

— Видишь, он и тебе не отвечает! — разгневался сержант. — Скажи ему, что ты великий эмир, тогда он, пожалуй, заговорит.

Теперь я точно убедился в том, что стражи действительно не знают арабского, но, даже если бы они знали его, диалект хаддединов, несомненно, был им незнаком.

— Сегодня вечером будь готов, — сказал я Амаду. — Может быть, я смогу еще вернуться.

Амад стоял гордо, также никак не реагируя на мои слова.

— И теперь он не говорит! — буквально закричал унтер-офицер. — Тогда он сегодня не получит и хлеба, потому что он не отвечает даже эфенди.

Осмотр камер-дыр закончился. Теперь меня повели дальше по зданию. Я не возражал, хотя мне уже это было не нужно. Вскоре все завершилось, и Мерсина уставилась на меня вопрошающе.

— Ты сможешь сварить заключенным кофе? — спросил я.

— Да.

— И дать им достаточную порцию хлеба?

— Да.

— Сколько это будет стоить?

— Тридцать пиастров, эфенди.

То есть примерно два талера. Заключенные получат, пожалуй, продуктов вряд ли больше чем на марку. Я вытащил кошелек и протянул ей деньги.

— На, возьми, но я желаю, чтобы все заключенные получили и хлеб, и кофе.

— Конечно, все, эфенди!

Я дал старухе и сержанту по пятнадцать и арнаутам по десять пиастров на чай, чего они явно не ожидали. Поэтому они были бесконечно благодарны и, когда я уходил, согнулись в почтительном поклоне и стояли так до тех пор, пока я не свернул в переулок.

Придя домой, я сразу же посетил Мохаммеда Эмина. Рядом с ним был Халеф, незаметно принесший турецкую одежду, — в доме не было ни Мерсины, ни Селима.

Я подробно рассказал хаддедину о своем визите в тюрьму.

— Значит, сегодня вечером! — обрадованно воскликнул он, выслушав меня.

— Если это будет возможно, — добавил я осторожно.

— И как ты хочешь все это обустроить? — поинтересовался хаддедин.

— Я попытаюсь, если случай не преподнесет мне ничего лучшего, заполучить у аги ключ и…

— А если он тебе его не даст? — перебил меня Мохаммед Эмин.

— Я возьму его! Затем я подожду, пока уйдет стража, и открою Амаду камеру.

— Это слишком опасно, ведь они могут тебя услышать.

— Не думаю. Последнюю ночь они не спали и поэтому очень устали. Потом, я дал каждому из них бакшиш, который они непременно потратят на ракию, что явно усыпит их. Кстати, я заметил, что замок внешней двери открывается бесшумно. Если я буду достаточно осторожен, то все пройдет благополучно.

— А если ты все-таки попадешься?

— Не беспокойся. Для стражи я приготовил отговорку, но вот если они застанут меня вместе с заключенным, то тут уж придется действовать быстро, в зависимости от обстоятельств.

— Куда ты приведешь Амада?

— Как только он будет свободен, ему надо немедленно покинуть город.

— С кем?

— С Халефом. Сейчас я вместе с ним поищу вокруг города безопасное место, где Амад может спрятаться. Халеф запомнит дорогу и доставит туда твоего сына.

— А караульные у ворот?

— Они нас даже не увидят. Я знаю место, где можно будет перебраться через стену.

— Думаю, нам следовало бы самим пойти вмести с ними.

— Этого нельзя делать. Мы должны остаться по крайней мере еще на день, чтобы на нас не пало подозрение.

— Амад между тем будет в большой опасности, ведь его будут искать по всей окрестности.

— Об этом я тоже позаботился. Неподалеку от городских ворот скала Амадия образует пропасть, в которую отваживаются спуститься лишь немногие. Перед ней мы бросим несколько клочков одежды Амада, их непременно найдут и решат, что при побеге он сорвался ночью в пропасть.

— Где он переоденется?

— Здесь. Бороду ему тоже нужно будет сразу же сбрить.

— Значит, я все-таки его увижу! О, эмир, какая радость!

— У меня, правда, есть условие — вы должны при этом вести себя крайне тихо и осторожно.

— Обязательно. Но наша хозяйка его непременно увидит, она ведь постоянно толчется на кухне.

— Об этом позаботишься ты. Халеф предупредит тебя, когда должен появиться Амад. Тогда ты спустишься вниз, на кухню, и своими разговорами отвлечешь хозяйку, чтобы она ничего не заметила. Сделать это будет совсем нетрудно, а тем временем мой слуга проведет твоего сына в комнату. Затем ты закроешься и никого в нее не пустишь до моего прихода.

Снаружи послышался шум. Это Халеф выводил лошадей. Я двинулся туда и на выходе заметил, что дверь англичанина открыта. Он махнул мне рукой, приглашая зайти к нему. Когда я зашел, он спросил:

— Мне можно говорить с вами, сэр?

— Да.

— Слышу, что выводят лошадей. Собираетесь выезжать? Куда?

— За город.

— И правда, так практичнее. Здесь достаточно дубовых жердей.