Карл Май - Том 9. По дикому Курдистану. Капитан Кайман

— Что же?

— Убежавшего араба! Искать беглеца у надзирателя! Вот придет Селим-ага домой, я все ему выскажу, что бы я сделала на его месте.

— Не ругайся на него. У него достаточно проблем и без тебя.

— Что такое?

— Я уезжаю.

— Ты? — Она сделала испуганное лицо.

— Да, я поссорился с мутеселлимом и не хочу жить там, где он повелевает.

— Аллахи, таллахи, валлахи! Господин, останься, я заставлю этого человека обходиться с тобой почтительно.

Я бы не отказался увидеть, как бы она исполнила свое обещание. Но, естественно, она обещала невозможное. Поэтому я поднялся наверх, оставляя Мерсину внизу, с ее возгласами недовольства, походившими на раскаты грома.

Вверху, перед лестницей, меня ждал башибузук.

— Эфенди, я хочу с тобой попрощаться!

— Войди ко мне, прежде чем попрощаться, я хочу тебе заплатить.

— О, эмир, мне уже заплатили.

— Кто?

— Человек с длинным лицом.

— Сколько он тебе дал?

— Вот.

С сияющими от радости глазами он полез в сумку, сплетенную из ремней, и вытащил полную пригоршню серебряных монет.

— Все равно пошли. Если дело обстоит так, то я заплачу тебе за осла.

— Аллах керим, я же его не продаю! — вскричал тот испуганно.

— Ты не понял, я всего лишь хочу заплатить и ему за посильное участие в наших делах.

— Машалла, тогда я иду!

В комнате я дал ему несколько рекомендательных писем и еще немного денег; его радость не знала границ.

— Эмир, у меня еще никогда не было такого хорошего эфенди, как ты. Я хотел бы, чтобы ты был моим капитаном, или майором, или даже полковником! Тогда бы я защищал тебя в бою и так же вдохновенно дрался, как это было тогда, когда я потерял свой нос. Это было в одной большой битве у…

— Оставь это, мой дорогой Ифра. Я убежден в твоей храбрости. Ты был сегодня у мутеселлима?

— Баш-чауш отвел меня к нему, и мне пришлось отвечать на очень много вопросов.

— На какие?

— Нет ли среди нас беглеца. Правда ли, что ты с теми езидами убил много турок; не министр ли ты из Стамбула, и еще на многие, которые я не запомнил.

— Ваш путь, Ифра, ведет вас к Спандаре. Скажи деревенскому старосте, что я сегодня отправляюсь в Гумри и что я уже послал тот подарок бею Гумри. А в Баадри ты навестишь Али-бея, чтобы дополнить то, что расскажет ему Селек.

— Он тоже едет?

— Да. Где сейчас он?

— Около своей лошади.

— Скажи ему, пусть седлает. Я дам ему еще письмо. Теперь прощай, Ифра. Аллах да защитит тебя и твоего осла. Да не забудешь ты никогда, что ему на хвост полагается камень.

Трое моих спутников уже сидели в полной готовности в комнате англичанина. Халеф едва не обнимал меня от радости, англичанин протянул мне руку с таким радостным лицом, что я не сомневался, что он сильно тревожился обо мне.

— Была опасность, сэр? — спросил он.

— Я уже был в той самой камере, из которой я вызволил Амада эль-Гандура.

— А! Роскошное приключение! Быть пленник! Как долго?

— Две минуты.

— Сам обратно сделаться свободным?

— Сам? Расскажу сейчас вам все.

— Само собой разумеется! Well! Хорошая страна здесь! Очень хорошая! Каждый день приключения!

Я рассказал все ему по-английски и затем добавил:

— Через час нам уезжать.

Лицо англичанина вытянулось в вопросительный знак.

— В Гумри, — пояснил я.

— О, здесь было классно, классно! Интересно!

— Еще вчера вы не говорили, что здесь классно, мистер Линдсей.

— Быть неприятность! Не быть чего делать! Все равно красиво, очень красиво! Романтично! Yes! Как там с Гумри?

— Намного романтичней!

— Well! Тогда едем туда!

Он поднялся, чтобы позаботиться о своей лошади, и теперь у меня осталось время, чтобы рассказать о моих недавних приключениях тем двоим, что остались со мной. Никто не радовался так нашему отъезду, как Мохаммед Эмин, — самым сильным его желанием было увидеть своего сына. Он тоже поспешил готовиться к путешествию. Я отправился в свою комнату писать письмо Али-бею, в котором сообщил ему все в сжатых словах и поблагодарил его за оба письма, оказавших мне неоценимую помощь. Эти письма наряду со своим собственным я передал Селеку, который скоро должен был покинуть Амадию. Он не присоединился к транспорту, а предпочел, как истинный езид, ехать в одиночестве.

Я услышал торопливые шаги двух людей на лестнице: Селим-ага вместе с Мерсиной входили в мою комнату.

— Эфенди, ты всерьез хочешь покинуть Амадию? — спросил он меня.

— Ты ведь был у мутеселлима и все слышал.

— Они уже седлают лошадей! — прорыдала Мерсина, рукой смахивая слезы.

— Куда вы отправляетесь?

— Мы едем в Гумри. Но этого, Селим-ага, не стоит говорить мутеселлиму.

— Но сегодня вы уже туда не попадете.

— Тогда мы переночуем в дороге.

— Господин, — попросила Мерсина, — останься со мною здесь, дома, хотя бы на ночь. Я приготовлю вам мой лучший плов.

— Дело решенное, мы уезжаем.

— Может быть, ты боишься мутеселлима?

— Он сам знает, что я его не боюсь.

— Я тоже не боюсь, — вмешался Селим-ага, — однако ты отобрал у него две тысячи пиастров.

Мерсина сделала большие глаза:

— Машалла, вот это сумма!

— И, кроме того, золотом, — прибавил Селим-ага.

— Кому же эти громадные деньги?

— Эмиру, естественно! Эмир, если бы ты еще и за меня замолвил словечко!

— Ты этого не сделал, эфенди? — сказала Мерсина. — Ты ведь нам обещал!

— Да, я сдержал слово.

— На самом деле? Когда же ты говорил с мутеселлимом об этом?

— При этом присутствовал Селим-ага.

— Господин, я ничего не слышал, — заверил тот.

— Машалла! Тогда ты внезапно оглох. Мутеселлим ведь предлагал мне пятьсот пиастров взамен пяти тысяч, которые я потребовал.

— Это было для тебя, эфенди!

— Селим-ага, ты говорил, что ты — мой друг и любишь меня. И тем не менее полагаешь, я плохо держу свои обещания. Мне ведь просто пришлось притвориться, словно это было для меня.

— Притвориться?..

Он выпучил на меня глаза и окаменел.

— Притвориться? — выкрикнула Мерсина, быстрее соображавшая. — Почему ты должен был притвориться? Говори дальше!

— Это я уже объяснил аге…

— Эфенди, больше ничего не объясняй этому аге. Он все равно ничего не поймет, скажи лучше мне!

— Если бы я потребовал деньги для аги, то сделал бы мутеселлима его врагом…

— Точно, эфенди, — торопливо подхватила она. — Да, было бы еще хуже, после того, как ты уехал бы, нам снова пришлось бы отдать ему золото.

— Я тоже так посчитал, поэтому притворился, что требую денег для себя.

— Так это было не для тебя? О, говори скорее! — Благородная Мерсина тряслась от вожделения.

— Для аги, — ответил я.

— Машалла! Это так?

— Естественно.

— Сколько он получит денег, не считая тех пятидесяти пиастров?

— Очень много.