Алексей Бобровников - Крайности Грузии. В поисках сокровищ Страны волков

Сопротивление, начавшееся в 20-е годы, продолжалось до середины 30-х. И тогда, уже почти уничтоженные, хевсуры решили прибегнуть к последнему средству – дипломатии. Они написали первую в своей истории «ноту протеста». Это было прошение хевсурского народа «великому правительству Америки». Письмо было написано по-грузински и от руки… Ни до, ни после никто не слышал о том, чтобы хевсуры писали письма международным посланникам или в Лигу Наций.

«Мы, народ Хевсурети, потревожены Большевиками. Нам запрещают веру, хотят создать колхозы и собирать много налогов. Часто приходят и убеждают нас, но мы не согласны и пока не погибнет вся Хевсурети – не будем согласны. У нас нет оружия, но мы будем воевать мечами и кинжалами. Обращаемся с просьбой большой к Америке, вы сильное государство, помогите нам – ведь жаль нас. Надеемся, что поможете, ибо кроме вас другого помощника у нас нет. Так, братья, доживаем мы последние дни.

Письмо, как и большинство посланий, сброшенных с борта тонущих кораблей, не дошло до адресата.

Часть покоренных хевсур спустилась в низины. Несколько семей остались в горах. Эти последние, как и сто лет назад, служат пограничниками в местах, где рождались и умирали их предки. Теперь их можно узнать по шапкам с вышитыми разноцветными крестами и фамилиям, заканчивающимися на «-ли».

Встретив в городе «светского хевсура», спросите у него: «А как зовут вашего сына?» И перечислите имена мальчишек, родившихся в хевсурских крепостях: Мгела (волк), Вепхвия (тигр), Лома (лев) или Бахала (птенец ворона).

А вы уже были с ним в Шатили? Вы уже показывали ему свою родовую башню, господин «Ли?»

И тогда один из этих Чинчарау ли , Арабу ли , Циклаурири или Ликоке ли , услышав это, поведет вас в свой дом и начнет рассказывать о том, как его отцы и деды собирали ополчение против оккупантов, как хевсуры дали последний, самый страшный бой в ущелье Ликоки, возле села Якушо, что лежит направо от села Корша – последнего населенного пункта Хевсуретии, за которым начинаются уже низины.

Спозаранку меня разбудил наш проводник. «Скорей, скорей! Посмотри, что там происходит!» – яростно шепчет Коба, расталкивая меня так, будто в Шатили произошло землетрясение или Аргун вышел из берегов. Натягиваю штаны (я уверен, что ни одна катастрофа не может быть преодолена в неглиже) и выскакиваю из палатки.

«Что случилось?» – спрашиваю у Кобы, недоуменно оглядываясь по сторонам.

«Ты хотел красивый типаж хевсурки – вот!» – говорит он мне.

Коба произносит эту фразу, указывая рукой в сторону скалистого кряжа.

Впрочем, как бы я не спешил, все равно не успел бы достать камеру. А тем более не успело бы солнце, лучи которого только начали пробиваться в темное ущелье.

Вверх по склону, погоняя небольшое стадо, взбиралась женщина. Поджарая, стройная, в длинной, по щиколотки, юбке, с огромной копной рыжих волос.

«Местная, – задумчиво произносит Коба. – Она ходит, как местная… Ты только посмотри, как она ходит!»

Это говорит обо всем. И о хорошем здоровье, и о том, что она родом с гор. Даже горожанин Коба не в силах устоять.

Женщина взбирается в гору лучше любого альпиниста.

«Как она ходит», – вздыхает Коба, глядя на копну рыжих волос, владелица которой за несколько минут преодолела подъем, на который нам понадобилось бы не меньше четверти часа.

Похоже, в Шатили все еще есть жизнь, и мне будет кого расспросить здесь об обряде «цацлоба».

«Сообщаю прежде всего о в высшей степени любопытных древних кладбищах шатильских хевсуров, расположенных верстах в трех ниже селения, на том месте, где бурные воды текущего прямо с юга ручья Ардоти-цхали впадают с правой стороны в р. Аргун. Непосредственно у левого берега этого значительного притока стоит изолированная шиферная скала. Там расположены семь надземных усыпальниц одинаковой величины и формы.

Заглядывая через отверстие в мрачную внутренность усыпальниц, мы заметили длинные шиферные скамьи, устроенные вдоль боковых стен покоя. На эти-то скамьи в былое время хевсуры сажали своих усопших, хотя без всякого украшения, но вполне одетых, и клали возле них трубку и табак.

Вот сидят они, эти когда-то дикие молодцы… Облеченный в пестрый парадный наряд, прислонен к углу стены мужской скелет; его череп поник на грудь; сосед его, потеряв равновесие, упал на левый бок; в лоне его успокоился череп третьего скелета, и разрушенные временем бренные останки четвертого валяются на полу. Кругом слышится шелест березового леса; Ардоти-цхали стремительно кидает свои пенящиеся воды в Аргун; с светлой небесной лазури льются теплые лучи солнца на древние хевсурские усыпальницы». Так описал увиденное на дороге из Шатили в Муцо этнограф Густав Радде.

Это массовое захоронение до сих пор там – множество скелетов, сложенных рядами в старинных склепах.

Но куда больше меня заинтересовали другие кости…

Когда мы достигли крепости Муцо, солнце уже склонялось к закату.

В двухстах или трехстах метрах над дорогой виднелась первая башня.

«Погоди, погоди… Сейчас ты увидишь хевсурский Нью-Йорк», – приговаривает провожатый.

Пройдя поворот, мы видим всю крепость – десяток похожих на небоскребы черных башен, стоящих посреди скал на вершине.

Никогда в своей жизни мне не приходилось видеть более защищенного форта.

Муцо – первый форпост Грузии на востоке. Глядя на эти утесы, можно понять, почему хевсуры привлекались на службу не только в личную гвардию грузинских царей, но входили в состав элитных подразделений европейских государей.

Башни крепости Муцо, последнего форпоста Грузии перед страной «кистин», как тут некогда называли чеченцев

На протяжении веков хевсуры считались одним из самых бесстрашных народов, населявших Кавказ. И глядя на Муцо, я понимаю почему: страх порождает страх и с годами воспитывает бесстрашие – оборотную сторону еще большего страха, сделавшего этих людей отчаянными воинами.

Коротко говоря, Муцо – жуткое место.