Иван Гурьянов - Черная книга

— Ого! Вы осмеливаетесь, сударь, вмешиваться в распоряжения полиции! Вам это так не пройдет! Вы пойдете вместе с ней…

Полицейский не окончил.

Сильным ударом кулака Леблан повалил его на землю.

— Вашу руку, сударыня, — обратился доктор к певице. — Идемте скорее, пока полицейский не опомнился и не позвал на помощь других.

Не обменявшись ни единым словом, доктор со своей спутницей быстро шли по улицам и переулкам, стараясь запутать следы на случай, если бы полицейский стал их преследовать.

Так дошли они до лучших улиц, где почувствовали себя в безопасности.

— Благодарю вас! — проговорила певица, останавливаясь и протягивая доктору руку. — Вы оказали мне громадную услугу.

— О, не за что, сударыня! Всякий, на моем месте, сделал бы то же, — возразил доктор, — ведь петь на улицах закон не запрещает!.. А милостыни вы не просили. Вы мне позволите, сударыня, вознаградить вас за доставленное вашим пением наслаждение…

Доктор протянул нищенке двадцать франков.

Гордым, чисто королевским жестом отстранила она его руку.

— Нет, сударь, это слишком много. Уличной певице столько не платят.

— Я вас прошу…

— Нет… нет… я ведь не…

— О, ради Бога, сударыня! У меня и в мыслях это не было!.. Но вы сказали, что у вас есть ребенок…

При упоминании о ребенке у певицы на глазах блеснули слезы.

С тяжелым вздохом взяла она деньги.

— О, как тяжело принимать милостыню в то время, когда прежде…

Она не договорила.

Но Леблан и раньше догадался, что певица видала некогда и лучшие дни. Весь вид ее говорил о том, что она не родилась нищенкой.

— Позвольте вас проводить, сударыня, — начал Леблан. — О, только до дверей! — поспешно прибавил он, видя, как смутилась женщина.

— Благодарю вас. Позвольте мне лучше идти одной. К чему вам знать, где я живу? Мы ведь с вами больше не встретимся…

— Отчего же, сударыня? Я был бы очень рад помочь вам… Скажите мне, кто вы?.. Ради ребенка вы не должны отказываться…

Ради ребенка… эти слова опять заставили певицу согласиться, и она покорно пошла рядом с Лебланом.

— Вы не хотите сказать мне, кто вы, скажите мне, по крайней мере, свое имя, — начал снова Леблан.

— К чему? У дверей моего жилища мы расстанемся навсегда.

— Но позвольте хоть взглянуть на вас, ведь я вас в полутьме не разглядел даже.

Леблан подвел певицу к ярко освещенному подъезду ресторана, мимо которого они проходили, и взглянул ей в лицо.

— Что с вами? зачем вы вырываетесь? — вскричал он, стараясь удержать рванувшуюся вдруг певицу. — Ваше лицо знакомо мне!.. Где я мог вас видеть?..

— Вы не узнали меня, доктор Леблан? — прошептала побледневшими губами певица, только теперь, при свете фонаря, разглядев своего спутника. — Вы забыли Венецию? Теперь я уличная парижская певица, а там вы знали меня, как — «Красное домино»!

Доктор вскрикнул и выпустил руку певицы.

Когда он через несколько минут опомнился, она исчезла.

Скрылась ли она в ресторан или бросилась в переулок за углом его — этого доктор не заметил, но он должен найти ее во что бы то ни стало!

Леблан быстро вошел в ресторан и окинул взглядом блестящую залу.

Незнакомки здесь не было.

На расспросы доктора слуги отвечали, что не видали никакой уличной певицы, да такая певица и не осмелилась бы войти в ресторан.

Страшно взволнованный, возвратился Леблан домой.

— Снова я встретил ее, ее, из-за которой я пережил такие ужасы, — думал он, шагая взад и вперед по комнате. — Но что означает ее нищенский костюм? Снова маскарад, как тогда?…

Но Леблан и сам не поверил этой мысли.

Разве она могла знать, что встретит его на том мосту? А если бы знала, то не лучше ли было ей избежать этой встречи?..

На другой день доктор, рано утром, обратился к опытному сыщику. Он хотел разыскать таинственную незнакомку, узнать, наконец, кто она и что побудило ее к преступлению.

Но и помимо этого, — доктор должен был сознаться себе в том, — его неодолимо влекло к этой красавице.

Однако, через несколько дней сыщик пришел к Леблану и заявил, что его поиски не увенчались успехом.

— Я побывал везде. Переодевшись нищим, я пробрался на сборный пункт, где каждый день сходятся профессиональные нищие: там главари их распределяют между ними роли…

— Как это? — спросил доктор.

— Да так. Ведь не могут же в один прекрасный день все нищие оказаться слепыми или калеками, или у всех женщин оказаться на руках ребята. Вот главари и назначают, кому быть слепым и т. д. Я побывал на этом сборном пункте, но описанной вами женщины там не нашел. Пробовал расспрашивать нищих — никто не знает ее. Я думаю, что она, должно быть, из «стыдящихся» нищих.

— Из «стыдящихся» нищих? — переспросил Леблан. — Что это значит?

— Вы знаете ведь, что здесь, в Париже, профессиональные нищие сравнительно, хорошо живут. Они собирают по несколько франков в лень, и им этого вполне достаточно для существования. Но существуют несчастные, которым живется гораздо хуже. Умирает, например, какой-нибудь мелкий чиновник или отставной военный. Пенсия, оставляемая им семейству, ничтожна. А между тем, вдова и дочери покойного не могут идти в прислуги, чтобы не унизить своего имени, другого заработка найти не могут: уроки оплачиваются слишком скудно и требуют, все-таки, знаний, а эти несчастные, обыкновенно, ничему не учились. Шитье? — но ведь и профессиональные мастерицы едва-едва перебиваются… И вот они вечером выходят просить милостыню где-нибудь в дальних кварталах, где не рискуют встретить знакомых. Таким образом им удается не только прокормиться, но даже нанимать приличную квартиру и держать слуг… Очевидно, и эта девица принадлежит к числу таких несчастных.

— Значит, у вас нет никакой надежды отыскать ее?

— Никакой. Разве только я случайно встречу ее на улице. Впрочем, я всегда готов вам служить…

Прошло три недели.

Леблан похудел, побледнел, — его томила тоска, он жаждал снова увидеть красавицу Елену.

Каждый вечер бродил он по глухим кварталам Парижа в надежде встретить певицу. Тщетно.

Нигде ее не было.

Однажды вечером Леблан сидел в кафе за чашкой кофе, погруженный в свои мысли.

Вдруг разговор за соседним столиком привлек его внимание.

— Вы будете сегодня в Большой Опере?

— Конечно. Ведь сегодня дебют Елены Иньоты.

— Говорят, у нее удивительный голос.

— Я не очень-то верю газетам, но послушать ее пойду.

— В какой опере она выступает?

— В «Миньон». Однако, что вы скажете о нашем несравненном Томасе, открывшем этот клад?

— Так это правда, что Томас открыл ее?

— Случайно. Он встретил ее на улице и был очарован ее голосом. Да разве вы не читали «Фигаро»?