Петр Ингвин - «Зимопись». Книга 1 «Как я был девочкой»

Милослава сделала вид, что не слышала. Впрочем, услышали сами принцы, Гордей добился желаемого. Мудро переглянувшись, они остались на месте. Видимо, действительно знали.

— У вас раненый? — переполз зловредный пальчик на Шурика. — Кто его так? Черт?

Заминка Гордея объяснила ей все. Милослава расхохоталась:

— Вы несете в башню черта? — Смело склонившись, рассмотрела Шурика. — Красный. Они все такие?

Она смотрела на волосы.

— Нет, — нехотя признал Гордей.

— Откуда знаешь?

Пришлось отвечать.

— Был второй. Черный.

— Ну, хорошо хоть «был», — кивнула царевна.

Седло заскрипело под внезапно заерзавшим царевичем. Пауза затянулась. Лгать он не решился, как и не стал опровергать догадку царевны.

— Почему не убил? — вновь указала она на Шурика.

— Обстоятельства.

— Не существует обстоятельств, отменяющих закон.

— Разночтение.

— Богохульствуешь. Не для того Алла-всеспасительница, да простит Она нас и примет, лично снизошла к людям и дала Закон, чтобы кто-то толковал его в свою пользу.

Гордей заерзал еще больше.

— Ангел не оставил мне выбора.

— Выбор есть всегда, — отрубила царевна.

Они уперлись в виртуальную стену прямой логики, за которой только драка. Тут встрял я:

— Бывает. Например, заповедь «Не укради».

Думал, царевна возмутится внезапным вторжением в беседу. Она только хмыкнула:

— Просто: не кради. Украл — преступник. Преступил — умрешь.

— Как не украсть еды, если умираешь с голода? — не отставал я. — Тогда нарушишь более серьезную заповедь — «Не убий»!

Псевдоумным парадоксом поставить кого-то в глупое положение еще в школе было моей фишкой. Из-за способности доводить учителей до истерик в классе меня обзывали страшным словом софист.

«Волга впадает в Каспийское море», — ни о чем не подозревая, буднично сообщала Антонида Петровна.

«Как же, — без разрешения подавал я голос. — При слиянии рек название дается по широчайшей. Кама при встрече под Казанью в два раза шире Волги. Так что впадает в Каспийское море?»

Или:

«Земля — шар», — говорил Валерий Вениаминович, ну никак не подозревая подвоха.

«Неправда, — вызывал я ужас в учительских глазах, где рушилось мироздание, и гогот класса. — Вот луна — шар. Согласен. А Земля — сфероид. Приплюснутая на полюсах сфера. Разве не так? Зачем обманываете бедных деток?

Мы же вам верим!»

Кличка Софист, как случается сплошь и рядом, сократилась до Софы, Софочки. Пришлось драться за восстановление гордого имени Чапа. Меня били, ставили фингалы и разбивали губы, ломали руку и едва не оторвали ухо, но я все равно взрывался и кидался за «Софочку» даже на старших. Намного старших. И неизмеримо более сильных.

Даже слон не любит, когда ему в ногу вцепляется маленькая моська, что переломишь одним хоботом. Первый раз он смеется. Второй задумывается. В третий обходит Моську стороной или предлагает дружбу.

Здесь был другой мир. Царевна не закатила глаза, не замахала на меня руками, не посмотрела как на мокрицу, что сунулась в приличное общество в застегнутом на нижнюю пуговицу пиджаке, а лишь рассмеялась в ответ:

— Лучше спокойно умереть с голода, чем от наказания за нарушение закона.

Я сник. Реалии привычного мира не работали. У нас грехи бывают маленькими и большими. Во избежание большого допускается, пусть и с извинениями «Что поделать?», совершить малый. Здесь любой грех он и есть. Блин, даже завидно.

Заговорил Гордей:

— Я временно предпочел жизнь ангелов смерти черта. До башни. Царисса рассудит по закону.

— Закон тогда закон, когда живет в каждом. Ты не должен был его нарушать. Ты знаешь последствия.

Громко и страстно, на весь лес, зазвучал ее исполненный внутренней мощи голос:

— Говорю! Преступивший закон сознательно поставил себя вне общества…

Ага, дошло до меня, царевна декламирует «молитву воспитания».

— И да не дрогнет моя рука во исполнение закона, ибо закон справедлив, когда он выполняется — всегда и всеми, наперекор всему. Вот высшая мудрость. Да постигнет кара разрушителей и да возрадуются созидатели. И да воздастся справедливым. Алле хвала!

— Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала! — грянул хор на весь лес, так что листья полетели.

Откликнулись все, включая бойников и самого царевича, ошалело глядевшего. Бойники озирались друг на друга, не зная, как теперь поступать. Но копья не опускали, по-прежнему держа царевну и принцев под прицелом.

Милослава не стала хвататься за меч, как от нее ожидали. Воздев руки к небу, она объявила во всеуслышание:

— Я обвиняю. Царевич Гордей Евпраксин нарушил закон. Он признался сам, без давления, при свидетелях. И да свершится справедливость!

Шурх! — раздалось над ухом. Пока все следили за царевной и принцами, кто-то подкрался сзади. Пронесшееся мимо моего уха копье ударило царевича в верх вывешенного за спиной щита. Не пробило и не раскололо, но ударной силой врезало краем в затылок и опрокинуло с лошади. Готовая ко всему Милослава рубанула мгновенно выхваченным мечом. Расправа была краткой. Взмах. Вспрыск. Тишина.

Остолбеневшие бойники опустили копья.

— Чего встали? — набросилась на них царевна. — Тело преступника домой тащите. Расскажите, что видели и слышали, со всеми подробностями. Чтоб там не смели поднять бучу.

Больше не обращая внимания на суетливо исчезающих белобалахонщиков, она обратилась к вышедшему из засады воину:

— Молодец, Карина, не промахнулась. А силенок подкопи, дело надо кончать в одно действие. Для второго шанса не оставят. Выигрывает не сильный, выигрывает первый.

— Не молодец. — Кожаный каблучок вбил ни в чем не повинный цветочек глубоко в землю. — Я метилась в приоткрытый бок.

Еще одним ударом она раскидала муравейник. Очень похожая на Милославу, Карина оказалась еще младше. Лет шестнадцать-семнадцать, не больше. Облачена в обычный для здешних мест доспех. В шлеме, на поясе — короткий прямой меч. Крепкая, немного тяжеловатая по сравнению со старшей соратницей, глаза мельче и темнее, взгляд мрачнее. Или яростнее, если учесть, как она в меру сил сдерживается, пока внутри все возмущается и клокочет. Карину можно было назвать красивой, но это красота только вышедшего из ворот завода танка.

— Сколько можно было болтать? — раздраженно скривились ее полные губы. — Рука устала. Круг по лесу минут за пять сделала, подкралась, все как на ладони. Приготовилась. Того и гляди, кто-нибудь обернется, а у меня доспехи блеснут. — Карина наконец соизволила обратить внимание на нас, «ангелов» и «черта». Впечатления мы не произвели. — А вы бубните и бубните, бубните и бубните…

— Я же не знала и потому тянула, сколько могла, — посмеялась Милослава. — Дорофей! Зови Зарину, пусть ведет Каринкину кобылу.