Тим Уиллокс - Двенадцать детей Парижа

Он был обязан сыграть свою роль.

Эту роль Гриманд видел даже сквозь пламя боли. Карты, разложенные матерью, стояли у него перед глазами. Он уже не Повешенный, предавший самого себя. И не голубь, участвующий в представлении Фокусника. Теперь он Безумец, стоящий на осыпающемся краю бездны, скованный одновременно началом и концом, знающий все и не знающий ничего, в тряпье, с посохом в руке и двумя красивыми перьями в волосах. Ему не нужны чувства. Достаточно просто быть. И следовать путем, который диктует сердце.

Огромные ступни короля Кокейна были преимуществом. Он ставил их так, словно хотел пробить дыры в земной коре, медленно и уверенно, и чувствуя, как протестует земля, полностью переносил вес тела на одну ногу, прежде чем шагнуть другой. Каждый шаг левой ногой сопровождался упором в землю острия пики, которую он держал в левой руке. Это казалось естественным. Так он не упадет.

На плечах он нес два маленьких чуда, две самые драгоценные души во вселенной – такие легкие, что Гриманд почти не чувствовал их веса. Звезду, которая указывала ему путь, и Безумца. Крошечного Безумца, тоже балансировавшего на краю бездны, где конец соединяется с началом, знающего все и не знающего ничего. Король воров чувствовал биение маленького храброго сердца новорожденной у себя на затылке, а его собственное огромное сердце с силой ударяло в ребра. Как странно. Как чудесно. Никогда еще ему не приходилось идти такими тропами…

Правое ухо Инфанта вдруг резко дернули.

– Поворачиваем на юг, – сказала ему Эстель.

– На юг. Хорошо. Прямо в пасть врага.

Гриманд остановился и повернулся. Он не упадет. Потом он вновь пошел, громко топая и пронзая пикой землю. Почва под ногами здесь была ровнее и имела небольшой уклон. Они покинули Дворы и теперь шли параллельно Сен-Дени. Поймав ногу Эстель, болтавшуюся у его груди, Инфант сжал ее щиколотку:

– Как там дела?

– На дороге перед нами мертвые тела, – стала рассказывать Ля Росса. – Наверное, гугеноты. Танзер оттаскивает их в сторону. Грегуар! Пусть Гриманд держится за твое плечо, пока мы не пройдем.

Король Кокейна почувствовал, как девочка шлепнула по его левой руке, отпустил ее ногу и протянул ладонь. Пальцы мальчика сжали – сильнее, чем он ожидал, – его руку и положили ее на худое плечо.

– Спасибо, приятель, – сказал Гриманд слуге рыцаря.

Затем он потопал дальше, держа пику вертикально, немного на отлете, боясь поранить мальчика. Кожа его вдруг ощутила тепло и свет. Слабый, но достаточный, чтобы ожоги напомнили о себе.

– Грегуар, ты несешь лампу? – спросил Инфант.

– Да, сударь.

– Сударь? – Тело Гриманда затряслось от смеха. – «Итак будьте мудры, как змии» [29]. Скажи, парень, какого добродетельного человека ты ищешь с помощью своей лампы? Даже на этом пути дьявола?

Мальчик неожиданно остановился, и слепой великан едва не сбил его с ног, однако потом он же помог подростку устоять.

– Тангейзер впереди, – пояснил Грегуар. – Целится из арбалета.

Парень сильно гнусавил. Танзер? До Гриманда донесся жалобный крик.

– Танзер подстрелил человека, – рассказала Эстель. – Теперь он бежит. Заколол второго.

– Отведите меня к нему, – потребовал король воров.

– Нет, – отказалась девочка. – Мы твои глаза и крылья. Мы скажем, когда нужно дышать огнем. Все равно он уже убил всех троих.

– Троих? – Беспомощность слепого Инфанта смешивалась с завистью.

– Они грабили мертвых. Танзер их оттаскивает, – продолжила объяснять Эстель. – Ну вот и все, теперь мы можем идти.

– Танзер! – крикнул Гриманд. – Еще один камень бессмертия! Или позволь мне сражаться.

– Тихо. – Ля Росса хлопнула его ладошкой по голове. – Делай, что тебе говорят.

Его ноги шлепали по чему-то мокрому, вероятно, свежей крови. Гриманд скрипнул зубами – пролить ее должен был он. Напряжение мышц усилило боль в обожженной коже. Король Кокейна хотел моргнуть, но не мог, потому что у него не было век. Странное ощущение… Услышав совсем рядом голос Матиаса, Инфант вздрогнул. Даже обвешанный оружием, этот человек двигался бесшумно, как леопард.

– Банда убийц опустошает дом, примерно в половине фарлонга отсюда, – сообщил госпитальер.

– Сними этих херувимов с моих плеч, и мы с ними разделаемся, – предложил ему предводитель воров.

Крепкие, словно корни дуба, пальцы сжали его руку. Гриманд не привык, чтобы его утешали. Воспоминания об этом ощущении давно стерлись у него из памяти. И тем не менее его именно утешали.

– Убить нетрудно, но их довольно много – часть убежит и поднимет шум, – возразил рыцарь. – В Ле-Але полно охранников и сержантов. Я собираюсь пересечь Сен-Дени. Откуда мы сможем незаметно понаблюдать за особняком Ле Телье?

Гриманд отогнал боль, словно туман, заполнявшую его мозг, и попытался представить дом Марселя и его окрестности. Шедший рядом мальчишка произнес что-то невнятное.

– Грегуар говорит о скотном дворе, – «перевел» ему Матиас.

– Он прав. Задний двор скотобойни Крюса. – Инфант отчетливо увидел эту картину. – Двор должен быть пустым, пока не откроют городские ворота. Там дежурит гуртовщик, обычно один, максимум двое. За несколько монет они уйдут и напьются в стельку.

Рука, державшая Гриманда, исчезла, и он вдруг понял, что ему ее не хватает – это было тоже очень непривычное ощущение. Эстель ударила пятками великана по груди, как будто он был лошадью, а не драконом, и он зашагал дальше. Сильные пальцы снова коснулись его руки и оставили на ладони маленький мягкий шарик. Король Кокейна сжал кулак с камнем бессмертия.

– Я могу обойтись и без него, – сказал он, словно отвергая сомнения в своей выдержке.

– Как хочешь, – отозвался иоаннит. – Но ты дергаешься, словно марионетка в руках безумца.

– Я не буду одурманен до такой степени, что не смогу драться?

– Ты одурманен болью. Боль и опиум уничтожат друг друга, как горькое и сладкое. Но у тебя могут быть видения, так что ты, Эстель, следи за ним.

Гриманд закинул камень бессмертия в рот.

Язык почувствовал горечь, но эта горечь была приятной. А еще приятнее была перспектива видений.

Они без происшествий пересекли Рю Сен-Дени и двинулись на юг по постепенно сужающимся улицам. Издалека доносились редкие ружейные выстрелы, с востока и запада, но залпов слышно не было. Очередная банда убийц вышла на охоту. Гриманд не падал.

Препятствием, которое они никак не могли обойти, были тела гугенотов, усеявшие их путь. След ненависти, жадности, глупости и силы. Тут был и его вклад, и Инфанту стало стыдно. Он убивал не во имя религии – его вера не имела ни названия, ни священников. Но убитому разве не всё равно? Гриманд вспомнил безымянную девушку среди трупов ее родных и близких. Он ее пощадил. А теперь вспоминал собственные слова, сказанные Танзеру: от чего он ее избавил?