Уилбур Смит - Птица не упадет

Изменилась и ее осанка. Одно бедро чуть выдвинулось вперед, бугорки грудей поднялись, и шелк корсета плотно обтянул их. От ее нежного, чуть насмешливого голоса у Марка захватило дух.

— Здравствуйте, — сказала она.

Ее голос, низкий и хрипловатый, проник в самое сердце Марка, три произнесенных ею слога словно какое-то время висели в воздухе.

— Добрый вечер, мисс Кортни, — ответил он и сам удивился тому, как ровно и уверенно прозвучал его ответ.

Этот голос пробудил воспоминания, и она взглянула на него широко раскрытыми глазами. Удивление медленно сменилось гневом. В глазах вспыхнули искры, на совершенных, почти восковых щеках выступили красные пятна.

— Вы? — недоверчиво спросила она. — Здесь?

— Боюсь, что так, — и разговор вдруг показался Марку таким комичным, что он улыбнулся и окончательно перестал волноваться. Неожиданно он почувствовал себя легко и спокойно.

— Что вы делаете в этом доме?

Она выпрямилась во весь рост, полная ледяного высокомерия. Но впечатление портило то, что ей приходилось смотреть на него снизу вверх и что щеки ее горели.

— Я теперь личный помощник вашего отца, — ответил он и снова улыбнулся. — Уверен, вы скоро смиритесь с моим присутствием.

— Посмотрим! — выпалила она. — Я поговорю с папой.

— О, я так понимаю, что вы с генералом Кортни однажды уже обсуждали мою работу, точнее, мое увольнение.

— Я… — начала Буря, потом крепко сжала губы, и краска со щек перешла на горло, когда она вдруг живо вспомнила весь эпизод. Унижение было столь сильным, что она почувствовала себя розой, вянущей в жаркий день, и в горле у нее застрял комок. Достаточно было того, что это вообще случилось, что вместо безусловной поддержки, к которой она привыкла с самого детства, она получила от отца гневную отповедь: она поступила как избалованный ребенок, опозорила его, использовав его силу и влияние, и особенно позорно то, что она сделала это, ничего ему не сказав, действуя за его спиной, как он выразился.

Она испугалась, как всегда в минуты его гнева, но не слишком встревожилась. Уже десять лет он не поднимал на нее руку.

— Настоящая леди по-человечески относится ко всем окружающим независимо от цвета их кожи, веры или финансового положения.

Она часто слышало это и раньше и теперь почувствовала досаду.

— О-ла-ла, папа! Я больше не ребенок! — выкрикнула она. — Он надерзил мне, а всякий, кто будет мне дерзить, заплатит за это, черт побери.

— Ты сделала два утверждения, — сказал генерал с обманчивым спокойствием, — и оба нуждаются в поправках. Если ты сама дерзка, в ответ получишь дерзость, и ты еще ребенок. — Он встал из-за стола, крепкий, как лесной дуб, и огромный, как гора. — С другой стороны, леди не бранятся, а ты должна стать леди, когда вырастешь. Даже если мне придется вколотить это в тебя.

Он взял ее за руку, и она с недоверчивым отчаянием неожиданно поняла, что произойдет. Такого с ней не бывало с четырнадцати лет, и она считала, что больше никогда не будет.

Она попыталась вырваться, но отец был невероятно силен. Он легко поднял ее одной рукой и отнес на кожаный диван. Тут Буря в первый раз вскрикнула в страхе и ярости. Этот крик быстро сменился воплями, когда отец уложил ее к себе на колени и задрал юбку ей на голову. Панталоны у нее были из голубого крепдешина с розочками на том месте, куда он нацелился. Генеральская ладонь, мозолистая и жесткая, со звонким шлепком опустилась на двойную выпуклость ее ягодиц. Он шлепал дочь, пока она не перестала вопить и брыкаться и не расплакалась. Тогда он опустил ей юбку и спокойно сказал:

— Если бы я знал, где его найти, я заставил бы тебя извиниться перед молодым человеком.

Буря помнила эту угрозу и на мгновение впала в панику. Она знала, что отец способен и сейчас заставить ее извиниться, и едва не убежала из библиотеки. Ей потребовались огромные усилия, чтобы выпрямиться и вызывающе задрать подбородок.

— Вы правы, — сказала она холодно. — Наем и увольнение папиных слуг меня не касаются. Теперь, если вы посторонитесь…

— Конечно, прошу прощения.

По-прежнему улыбаясь, Марк поклонился и дал ей пройти.

Проходя мимо, она мотнула головой, взметнула юбки и от волнения подошла не к тому стеллажу. Прошло какое-то время, прежде чем Буря поняла, что изучает корешки переплетенных в кожу парламентских отчетов десятилетней давности, но не могла признать свою ошибку и унизиться еще больше.

В ярости она обдумывала следующее язвительное замечание, перебрав их с десяток, и наконец сказала:

— Буду вам обязана, если в дальнейшем вы станете обращаться ко мне только в случае крайней необходимости, а сию минуту я бы хотела остаться одна.

Она говорила, не переставая листать парламентские отчеты.

Ответа не было, и она высокомерно обернулась.

— Вы слышали, что я сказала?

Тут она смолкла. В библиотеке она была одна, он ушел незаметно, так что она даже не слышала, как стукнула щеколда.

Он не стал ждать, пока она его выставит. Буря была вне себя от гнева. Теперь ей в голову пришло множество прекрасных язвительных реплик, и ее гнев смешался с раздражением.

Нужно на чем-то сорвать злость… она стала оглядываться, что бы такое разбить, но вовремя вспомнила, что она в библиотеке Шона Кортни, а здесь каждый предмет священен. Поэтому она поискала самую грязное ругательство.

— Дьявольщина! — Она топнула ногой. Нет, все это не то. И тут Буря неожиданно вспомнила любимое словцо отца. — Ублюдок, — добавила она, выговорив слово, как это делал Шон, и сразу почувствовала себя лучше.

Она повторила ругательство, и ее гнев рассеялся, сама же она испытала какое-то совершенно новое ощущение.

В таинственной области между пупком и коленями стало тревожно тепло. Раскрасневшаяся и обеспокоенная, Буря торопливо пошла в сад. Короткие тропические сумерки придавали знакомым лужайкам и деревьям сходство с театральной сценой, и Буря почти бежала, спасаясь от этого нового ощущения.

Она остановилась у озера, дыша часто и неглубоко и вовсе не от усталости. Облокотившись на перила, она стояла на мостике, отражаясь при розовом свете заката в гладкой жемчужной воде.

Теперь, когда тревожащее новое ощущение прошло, она начала сожалеть о том, что сбежала. На нечто подобное она надеялась, когда… Она снова вспомнила о неловком, смущающем эпизоде в Монте-Карло; насмешки Ирены Личарс, ее подстрекательство заставляли Бурю чувствовать себя неполноценной, потому что у нее не было опыта общения с мужчинами, которым хвасталась Ирена. Главным образом из-за Ирены, желая покончить с насмешками, она улизнула из казино с молодым итальянским графом и не возражала, когда он припарковал «бугатти» под соснами на дороге высоко в горах над Кап-Феррат.