Уилбур Смит - Горящий берег

Анну бросило с заднего сиденья высоко вверх, и она приземлилась в мягкой зыбучей трясине. Гарри сильно ударился головой о приборную панель, содрав до кости кожу, которая повисла клочьями на лбу. Лицо его мгновенно залила кровь. На капрала обрушилась груда тяжелого снаряжения, и ему с треском, как сухую палку, сломало руку.

Первой пришла в себя Анна. Утопая по колено в мягком песке, она заковыляла к машине. Обхватив Гарри за плечи, она помогла ему выбраться и потянула туда, где песок был твердым и не проваливался.

Гарри упал на колени.

— Я ослеп, — прошептал он.

— Да нет, просто кровью залило!

Анна юбкой вытерла ему лицо. Она оторвала от подола полоску ткани и наложила повязку, поправляя и стягивая куски кожи на лбу. Потом, оставив Гарри, вернулась к «форду».

Машина медленно погружалась, наклоняясь вперед.

Ее капот уже погрузился в мягкое желтое месиво, которое заливалось через двери и наполняло салон. Анна схватила шофера за плечи и попыталась вытащить, но он был прочно наколот на металлический стержень, и, когда Анна потянула, кость заскрипела о металл. Голова шофера безжизненно болталась. Анна оставила его и занялась капралом.

Приходя в себя, тот дергался и что-то бормотал. Анна вытащила его и, кряхтя, с багровым от усилий лицом, перетащила на твердый песок. Капрал негромко стонал от боли, и его левая рука перекрутилась и повисла, пока Анна укладывала его.

— Минхеер, — грубо затрясла Анна Гарри, — спасайте воду, пока она не утонула.

Гарри с трудом встал. Лицо его было вымазано собственной кровью, рубашка рваная и тоже в крови, но кровотечение приостановилось. Он вслед за Анной прошел к обреченному «форду», и вдвоем они перетащили канистры на твердый песок.

— Мы ничего не можем сделать для шофера, — сказала Анна, когда они смотрели, как машина с мертвецом постепенно уходит под предательскую поверхность. Через несколько минут от нее не осталось и следа. И Анна переключилась на капрала.

— Кость сломана. — Предплечье распухло, от боли капрал был бледен, лицо измученное. — Помогите-ка!

Гарри держал его, а Анна выпрямила поврежденную конечность и, превратив кусок плавника в лубок, подвязала. Из другого куска юбки она смастерила перевязь, и когда стала укладывать в нее сломанную руку, Гарри хрипло сказал:

— По моим подсчетам, мы ушли на сорок миль от… — но закончить не сумел, потому что Анна сердито посмотрела на него.

— Вы опять о возвращении!

— Мефрау, — он сделал легкий виноватый жест, — нам придется вернуться. Два галлона воды и раненый… нам очень повезет, если мы останемся в живых.

Она еще несколько секунд продолжала сердито смотреть на него, потом ее плечи поникли.

— Мы так близко к тому, чтобы найти ее, так близко к Сантэн. Я чувствую это. Она может быть за следующим поворотом. Разве можно сдаться? — прошептала Анна.

Гарри впервые видел ее побежденной, и ему показалось, что сердце у него разорвется от любви и жалости.

— Мы ни за что не сдадимся! — заявил он. — Никогда не прекратим поиски. Это только передышка. Будем искать ее, пока не найдем.

— Обещайте, минхеер. — Анна умоляюще посмотрела на него. — Поклянитесь, что вы никогда не отступите, никогда не усомнитесь в том, что Сантэн и ее ребенок живы. Клянитесь перед лицом Господа, что никогда не перестанете искать своего внука. Дайте мне руку и клянитесь в этом!

Они стояли на берегу на коленях — прилив захлестывал им ноги — смотрели друг другу в лицо и держались за руки. Гарри дал клятву.

— Теперь можно возвращаться. — Анна тяжело поднялась. — Но мы вернемся и пойдем дальше, и будем идти, пока не найдем ее.

— Да, — подтвердил Гарри, — мы вернемся.

Должно быть, Сантэн действительно едва не умерла, потому что, очнувшись, почувствовала сквозь закрытые веки утренний свет. Перспектива еще одного дня мучений и страданий заставила ее плотнее зажмуриться и попробовать вернуться в черное забытье.

Потом она услышала легкий шорох, похожий на шелест утреннего ветра в груде сухих веток или трение панциря какого-то насекомого о камень. Звук встревожил ее. Она с огромным усилием повернула голову и открыла глаза.

В десяти футах от того места, где она лежала, сидел гном, и Сантэн поняла, что бредит.

Она быстро-быстро заморгала, и густая слизь, залепившая веки, размазалась по глазу, мешая смотреть, однако Сантэн сумела различить вторую крошечную фигурку, сидевшую, тоже на корточках, возле первой. Девушка хорошенько протерла глаза и попробовала сесть, вызвав своими движениями новый взрыв странных щелкающих, хрипловатых звуков. Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы сообразить: это, волнуясь и нервничая, разговаривают два маленьких гнома, они вполне реальны, а не являются плодом ее болезни и слабости.

Та, что была ближе к Сантэн, оказалась женщиной с отвислыми грудями, болтавшимися ниже пупка. Эти груди походили на табачные кисеты из свиной кожи. Старуха… Нет, подумала Сантэн, слово «старуха» ничего не говорит о ее древности. Она морщинистая, как высохший на солнце изюм. На ее лице не осталось и дюйма кожи, которая не свисала бы мешками и складками и не была бы изрезана и изрыта глубокими морщинами. Морщины не просто разбегались по коже каждая по отдельности, но бесконечно пересекались, образуя причудливые рисунки вроде остроконечных звезд в замысловатом орнаменте. Морщинистыми были не только болтавшиеся мешочки грудей, но и маленький круглый животик, а также отвислая кожа на локтях и коленях.

Сантэн, точно во сне, была совершенно очарована. Она никогда не видела никого хотя бы отдаленно похожего, даже в бродячем цирке, который до войны исправно приезжал в Морт-Омм. Она приподнялась на локте и посмотрела на старуху.

Маленькая старуха была удивительного цвета, ее кожа блестела на солнце, как янтарь, и Сантэн вспомнила полированную чашечку отцовской пенковой трубки, которую тот так берег. Но этот цвет был даже ярче, яркий, как спелый абрикос на дереве, и, несмотря на слабость, на лице Сантэн появилась легкая улыбка.

Женщина, которая с не меньшим вниманием разглядывала Сантэн, тут же улыбнулась в ответ. Возле глаз собралась сеть морщинок, превратив их в косые щелки, как у китаянок. Но эти крошечные черные блестящие глазки сверкали так весело, что Сантэн захотелось обнять эту женщину, как она обняла бы Анну.

Зубы старухи были стерты почти до десен и окрашены в коричневый табачный цвет, но щербин не было, зубы казались ровными и крепкими.

— Кто ты? — прошептала Сантэн черными, разбухшими сухими губами, и женщина негромко защелкала и засвистела в ответ.

Под сморщенной обвисшей кожей стал хорошо виден маленький, но правильно очерченный череп, а овал удивительно милого лица напоминал крошечное сердечко. Макушку обрамляли реденькие кустики пушистых седых волос, которые тем не менее были скручены в небольшие тугие ядрышки размером с горошину каждое, так что между ними светился голый затылок. Маленькие, заостренные кверху уши были плотно прижаты к голове, как рисуют уши у гномов в детских книжках сказок. Мочки на них отсутствовали. Вместе с веселыми искорками в глазах эти смешные уши придавали лицу хитрое, но одновременно безмерно наивное выражение.