Альтернативный солдат. Или приключения юного балбеса в доме престарелых, веселые и не очень...

- Что вы имеете в виду, Станислав? – удивленно спрашивает Поцелуев.

- Да пох…ю всем, вот что! – буркнул Таранов.

- В известном смысле – да, - согласился Стас. – Мы все консерваторы от природы, новое нас пугает и тревожит, мы ленивы, а реформирование изначально предполагает труд по изменению прежде всего мировоззрения людей, а это самое сложное. А главное … э-э … поднимите ноги и уберите шлепанцы, мне пол надо помыть.

Онемевшие от неожиданного пассажа старики оживились, даже всегда молчаливый и отрешенный Иван Благой улыбнулся и с интересом взглянул на молодого человека.

- Да-да, вы совершенно правы, юноша! – закивал Поцелуев. – Не строй церковь, пристрой сироту … Каждый должен честно трудиться на своем месте!

- Но не забывать следить, как работают другие! Иначе найдутся мерзавцы, желающие погреть руки у чужого костра, - сварливо сказал Давило.

- Ваш спор неразумен. Юноша прав - люди погрязли в грехе и твердая рука властителя бывает необходима, - миролюбиво произнес Благой.

- Вот видишь, Поцелуев, даже Божий человек со мной согласен! - радостно возопил Давило, а Таранов поддержал:

- Господь Содом с Гоморрой спалил, когда с гомосекством перебрали, - и неумело перекрестился.

Неожиданно дверь распахивается, в палату входит Клыкова. Разговоры мгновенно стихают, старики замирают, словно суслики возле норок, наступает тишина. Взгляд завхоза строг, рыжие волосы собраны в кулак на затылке, узкие губы сжаты в линию.

- Станислав, соберите постельное белье в палате. Потом зайдите в пятую, там лежит парали … обездвиженный пациент, поможете санитарке переодеть и сменить постель. Все ясно?

- Сейчас сделаю, - бодро отвечает Стас.

- А вы, - обращается она к старикам, - идите в комнату релаксации, по телевизору будут показывать обращение президента к федеральному собранию. Это важно! – повысила она голос.

Клыкова уходит, в неподвижном воздухе палаты остается запах настоящей «Черной магии» - где она ее раздобыла? – который безуспешно борется с «духаном» нестиранных носков, подмышек и кишечных газов. Спорщики спешно напяливают шлепанцы, раздаются шаркающие шаги, пациенты торопливо, словно испуганные гуси, идут к ящику. О свободе и демократии никто не заикается. Когда компания стариков вернулась в палату, Стас заканчивал уборку. Полы блестят непривычной чистотой, пыль и грязь с подоконников исчезла, кровати аккуратно заправлены чистым бельем.

- Кр-расота, как в гвардейском полку! – выразил чувства Таранов.

Сложенные лодочкой пальцы правой руки коснулись коротко стриженой головы, словно бывший офицер отдал воинскую честь.

- Да уж … образцово показательная палата, - желчно согласился Давило.

Мясистое лицо скривилось, щеки покраснели, будто обложка партбилета.

- Ладно вам острить, господа. Парень старался изо всех сил. Ведь раньше так чисто у нас никогда не было! – укорил товарищей Поцелуев.

Бывший актер элегантным жестом поправил зачесанные к затылку волосы, левая бровь приподнялась.

- Воздастся за бескорыстный труд сторицей, - улыбнулся Благой.

Прядь волос упала на лицо, скрывая длинный, с горбинкой, нос, впалые щеки окрасил румянец. И только пятый член компании, Николай Кувалдин, промолчал. Голубые глаза безмятежно смотрят на маленький мирок палаты, белые, как у альбиноса, ресницы, подергиваются, светлые волосы смочены водой и приглажены. Из всех Кувалдин самый молчаливый. Стас только единожды слышал его голос и подозревал, что он вовсе не умеет говорить.

- Форточку закрыть? – спросил Стас.

- Нет, пусть будет! Вонища тут … - проворчал Давило.

- Как скажите … Понравилось обращение?

- Чего? А-а, этого … так … - скривился Давило и развел руками.

- Нашел, кого спрашивать, - усмехнулся Таранов, - да ему ничего и никто не нравится!

- А что он такого сказал особенного, твой президент? – взвился Давило. – Одно словоблудие, как всегда – усилить, увеличить, добавить … кому, нам с тобой? Ты видел, какие морды в зале сидели? Вот им и увеличат, и добавят и даром раздадут.

- Можно подумать, что при твоей любимой советской власти было не так? – с сарказмом спросил Таранов.

- Нет, не так! Если руководитель лишался партийного билета, он слетал с должности, терял все и превращался в полное ничтожество. А сейчас? Губернатор проворовался, политсовет правящей партии лишает его членства и что? А ничего, как был губернатором, так и остался! Дальше доит или это, как его … капусту рубит.

- Отстреливать надо, по прейскуранту, пачками! – кровожадно произнес Таранов. – А еще в лагеря, каналы рыть и дороги в Сибири строить. Тут я с тобой полностью согласен, Семен.

- Да было все это – лагеря, расстрелы … - отмахнулся Поцелуев. – Все равно воровали.

- Но не так же, как сейчас! И потом, другого способа заставить … ну, если не быть честным, то хотя бы бояться нарушать законы не существует. Вот моя дочь живет у немцев. Вы думаете, почему немчура такая честная? От рождения? Хрен, штрафов боятся! У нас за безбилетный проезд в автобусе сотню сдерут и отпустят, а у них двести евро и постановка на учет в полиции. Это означает, что с работы в приличной фирме вас немедленно уволят и больше никуда не возьмут. Ну, сортиры мыть вместе с турками и русскими разве что. А не дай Бог, вякнешь контролеру что ни будь против – вообще капец тебе придет, на принудительные работы отправят или в камеру на пару лет, вот как!

- Мне кажется, что это выдумки, - задумчиво говорит Поцелуев. – Насилие в любом виде не есть решение проблемы. В человеке надо высвободить духовные силы и тогда он сам устремится к возвышенному и честному.

Круглое лицо бывшего военного так перекосилось, будто коснулся языком клемм аккумулятора.

- Ну-у, Пацалуев … ты еще пукни про то, что красота спасет мир. Что ты херню порешь? На землю опустись, на землю! … со своих розовых облаков.

- Не смей со мной так разговаривать, солдафон! – срывается на фальцет голос бывшего артиста. Лицо Поцелуева бледнеет, на верхней губе появляются капельки пота, подбородок дрожит

Стас понял, что пора вмешаться в разговор, иначе старички разойдутся не на шутку.

- Эй спорщики, друг другу глотки не грызите! В словесной дуэли находят истину, а не способы умерщвлять оппонента.

- Истина многолика, вдобавок люди понимают ее по-своему. Юноша прав, не убивайте себя и ближнего по-пустому, - неожиданно отозвался Благой. – Озаботьтесь душой своей, мир живет без вас.

Спор стихает. Стас окинул взглядом стариков. Видно, что каждый остался при своем мнении, нисколько не убежденный доводами оппонента и только Николай Кувалдин по-прежнему равнодушен к происходящему – глаза устремлены в светлый прямоугольник окна, взгляд грустен, на лице полная отрешенность. Кажется, будто это он, Кувалдин, думает о душе и Боге, хотя Стас точно знал – Николай всю жизнь проработал на заводе и вроде даже не крещен.