за живой и мертвой водой.

Не знали они, эти двое, как им посчастливилось уйти от смерти, и того, что дуло одного из направленных на них автоматов отвела советская разведчица, смекнувшая раньше сидевших рядом с ней на возу бандеровцев, что это за люди бегут по лесу. Она огрела кнутом лошадей прежде, чем палец бандита нажал курок.

Пантелеймон и власовец знали одно — смерть где–то позади, за плечами, и нужно убегать от нее.

Почти сутки шли они, не останавливаясь надолго, держась северо–восточного направления. Шли молча, как два чутких лесных зверя, то и дело прислушиваясь, зорко поглядывая по сторонам. Власовец нес винтовку на плече. Он был ранен в ногу ниже бедра и сильно хромал, но вначале шагал так быстро, что Пантелеймон едва поспевал за ним. Страх гнал их. Им казалось, что погоня движется по пятам и вот–вот послышится позади нетерпеливый лай овчарки.

Только когда наступила темнота, осмелились сделать короткую остановку. Отдышались. Власовец разорвал рубаху и перевязал ногу. Сейчас же пошли дальше.

На второй день стало ясно, что погони опасаться нечего. Но одна беда сменилась другой — у власовца разболелась рана, каждый шаг давался ему с трудом. Он брел вслед за Пантелеймоном, опираясь на винтовку. Питались яблоками–дичками и ягодами ежевики, какие успевал собирать по пути баптист. Однажды попалось среди леса большое поле. Хлеб был скошен и свезен, но Пантелеймон, ползая на коленях по жнивью, насобирал большой пучок ячменных колосков. В другом месте удалось нарыть картошки. Несколько раз они видели в лесу людей. Крестьяне везли бревна и хворост, женщина с детьми собирала грибы. Но их никто не заметил.

На зорьке спугнули у родничка косулю с детенышами.

— Божье создание… — прошептал Пантелеймон и благостно осклабился, глядя в ту сторону, где скрылись животные.

Когда утолили жажду, обмыли лица, власовец снял повязку, осмотрел рану. Рана была пустяковой, пуля из автомата пробила мякоть, прошла навылет под кожей сантиметра два–три, но тело вокруг сильно вспухло и покраснело. Власовец долго ощупывал кончиками пальцев опухоль. Молодое смуглое лицо его с запавшими глазами и щеками становилось все беспокойнее и мрачнее.

— П–плохи мои дела, — слегка заикаясь, сказал он с тяжелым вздохом. — Придется разводить к–костер.

— Место тут хорошее, глухое, — согласился Пантелеймон, поглядывая вокруг. — Оно бы можно… Так ведь огня у нас нет.

— Найдем. Собери хворосту. П–побольше. Только осторожнее, п–пожалуйста.

Пантелеймон выбрал местечко, опустился на колени и, развязав веревочку, служившую ему ремешком, высыпал из–за пазухи на землю картофель и мелкие румяные яблоки. Через несколько минут он принес к роднику охапку хвороста. Власовец, набросив мундир на голые плечи и вооружившись половинкой лезвия безопасной бритвы, выкраивал из нательной рубахи узкие длинные полосы. То же самое он сделал с подкладкой мундира. Затем хорошенько постирал это тряпье в ручье и повесил на ветви сушить.

Тем временем Пантелеймон натаскал хвороста, старательно уложил его поверх насыпанной на землю картошки. В трех местах снизу пристроил мелкие щепки и кусочки березовой коры. Костер был готов.

Власовец печальным кивком головы одобрил действия своего спутника.

— К–как тебя звать?

— Пантелеймон. А тебя?

— Игорь.

— Ты наш, русский?

— А чей же… — на темных губах власовца появилась горькая улыбка. — Ефрейтор Красной Армии. Б–бывший…

— Как же ты немцем стал?

— Жить, д–дурак, захотел… — устало закрыв глаза, сказал Игорь. — Это, брат, длинная история. П–печальная история. Но своих я никого не предал, не убивал. Можешь мне п–поверить. Умирать буду со спокойной совестью.

— Чего ты умирать собрался? — поспешил успокоить его Пантелеймон. — На все божья воля.

Игорь не ответил, кусая губы, посмотрел на кучу хвороста.

— Хорошо. Сейчас п–попытаемся зажечь. Только сперва насобирай, п–пожалуйста, сухих листьев. Побольше.

Листву уложили толстым слоем на сухом месте невдалеке от кучи хвороста. Получилась хорошая постель.

Игорь, мучительно искривив губы, еще раз осмотрел рану, ощупал покрасневшие опухшие места.

— Смотри, как не п–повезло. Ничего не поделаешь. Вот что, Пантелеймон. Я отсюда не пойду. Дней пять, а то и больше лежать буду. П–понял? Тебя держать не буду. Хочешь, со мной оставайся — спасибо скажу, захочешь уйти — п–попрекать не стану. Это т–твое дело.

— Что ты, милый, не брошу я тебя. Раз господь предназначил…

— Смотри сам. Не неволю. — Игорь вытащил из–под подкладки воротника мундира несколько спичек и крохотную пластинку от коробка, завернутые в провощенную бумагу.

— Как догадался–то припасти? — удивился Пантелеймон.

— П–припасал… Понимаешь, нас, власовцев, на фронт везли. Сколотили небольшую группу. Мы хотели захватить оружие и бежать к партизанам. П–подлец один выдал, п–провокатор. Я успел на ходу с поезда прыгнуть. И п–попал… Из огня да в полымя.

Костер запылал. Игорь умолк, мрачно глядя на огонь. Когда прогорело слегка и языки пламени стали небольшими, он начал сушить подготовленные бинты, близко подставляя их к огню. Затем, вонзив лезвие в палочку, прокалил его на углях.

Пантелеймон, приоткрыв рот, недоумевающе следил за его приготовлениями.

— Ты чего это? Что собираешься делать?

— Маленькую операцию.

— Так пуля вышла ведь.

— П–пуля вышла, а начинается газовая гангрена.

— Чего?..

— Не слышал? П–паскудная штука, брат. Понимаешь, в рану п–попали микробы, они быстро размножаются в теле вокруг раны и выделяют газ. К–кончается тем, что человек умирает.

— Кровь портится? Заражение?

— Нет, заражение крови — это другое, — со вздохом сказал Игорь. — Заражение крови — это в–верная смерть. А с газовой гангреной я еще п–повоюю…

— Как это?

Игорь невесело усмехнулся.

— П–попробую… Исключительный случай в истории батальной хирургии. П–понимаешь, микробы этой гангрены анаэробные, такие, что не могут жить на воздухе, г–гибнут. И очень важно, чтобы газ, который они выделяют, мог выходить из тела. Для этой цели возле раны д–делаются неглубокие надрезы на коже. Это облегчает доступ воздуха и выход газа.

Пантелеймон покосился на воткнутую в землю палочку с лезвием, вздохнул и испуганно посмотрел на Игоря. Наконец–то он сообразил, что тот собирается делать.

— Ты будешь резать ногу?

— Сделаю неглубокие надрезы. П–присыплю золой и п–перевяжу. Другого выхода нет. Зола не лекарство, но она стерильная, в ней нет микробов.

— Ты доктор?

— Нет.

— Откуда все знаешь?

— Лежал в военных госпиталях, в–видел. Медицинские учебники от нечего делать читал, п–присутствовал на операциях, п–перевязки помогал сестрам делать. Я, в–ви–дишь ли, Пантелеймон, парень сильно грамотный, любопытный и быстро все схватываю. Из б–бывших вундеркиндов… Потому–то и стараюсь с–сохранить свою драгоценную жизнь…