за живой и мертвой водой.

— Мы не знакомы… Генрих Гайлер.

— Ева.

— Очень приятно, — гестаповец придержал Оксану за локоть, замедлил шаги. — Вы не скучаете? Вас нигде не видно.

— А что вы можете предложить? — без особой заинтересованности спросила Оксана.

— Казино, дружескую вечеринку.

— И вы, конечно, сейчас же напьетесь там, будете приставать с объяснениями в любви…

— Что вы! Как можно? Готов дать слово, что буду пить столько, сколько вы разрешите. Могу даже совсем не пить, ни одной рюмки.

— Ну, такие жертвы мне не нужны. Это было бы даже скучно. В котором часу вы зайдете за мной? Я имею в виду посещение казино.

— Сегодня? Сегодня я не могу. Давайте завтра, в восемь часов вечера.

— Не могу обещать… Я не уверена, что завтра у меня будет желание развлекаться.

— Но сегодня невозможно, — виновато сказал лейтенант. — Вы же знаете, что случилось… У нас масса работы.

Они задержались на лестничной площадке.

— Это обычные отговорки мужчин. Вы лишаете меня даже общества советника. Не понимаю… Может быть, вы его тоже подозреваете в причастности к убийству?

Лейтенант рассмеялся:

— Мы очень ценим и любим господина советника, поверьте. Для моего шефа он всегда желанный гость. До завтра!

Гестаповец щелкнул каблуками и побежал вниз по лестнице, догоняя ушедшего вперед советника.

Журналистка ждала Оксану у лестницы на третьем этаже.

— Я сделала все возможное, Мария.

— Что он сказал, Евочка? — встрепенулась журналистка, не спускавшая глаз с Оксаны. — Он обещал вам?

— Нет, он ничего не пообещал, он сказал: «Ее тревога преждевременна». Господин советник дважды употребил это слово — «преждевременна».

— Он спасет Петра, — убежденно произнесла Мария. — Раз он так сказал…

— Между прочим, господин советник рассердился, узнав, что вы считаете его влиятельным человеком, помогающим националистам.

— Этого не надо было говорить, Евочка. Он очень осторожный, скрытный человек и все держит в тайне. Но уверяю вас — он все может, от него многое зависит. Если он так сказал… Я могу надеяться. Спасибо, Евочка.

Войдя в кабинет начальника гестапо, Хауссер понял, что Герц и оберштурмбаннфюрер Грефрат давно ждут его. Судя по их лицам, между ними состоялся разговор, одинаково неприятный для обоих. Герц, как только увидел Хауссера, сейчас же встал из–за стола, собираясь выйти, но Грефрат остановил его.

— Не надо, вы не помешаете, — оберштурмбаннфюрер протянул руку советнику, подождал, пока тот усядется, и приступил к делу.

— Господин Хауссер, я в общих чертах уже знаю те обстоятельства, при которых произошел этот ужасный случай. Господин штурмбаннфюрер изложил мне свою точку зрения и ознакомил с вашей. Не буду скрывать — тут разговор откровенный и было бы ошибкой считаться с чьим–либо самолюбием, — я больше склоняюсь к вашему мнению. Конечно же, у нас есть основания считать, что убийство организовано партизанами. Но дело не в этом, и сейчас речь будет идти о другом. — Оберштурмбаннфюрер тяжело вздохнул. — Имеются два обстоятельства, с которыми мы не можем не считаться. Версия, по которой убийство приписывается украинским националистам, получила, к сожалению, широкое распространение среди немцев. В этом, — опять–таки не буду скрывать, — есть известная вина штурмбаннфюрера, проявившего излишнюю поспешность в своих выводах и действиях. Но это еще полбеды, все можно было бы исправить. К сожалению, гаулейтер Кох информирован о случившемся именно в таком духе. Он настаивает на казни заложников. Ка–те–го–ри–чески! — Грефрат кисло улыбнулся, развел руками. — Надеюсь, не требуются особые комментарии. Все мы знаем характер гаулейтера и его вли–я–тель–ность.

— Это вам не Розенберг… — не без злорадства вставил Герц.

Оберштурмбаннфюрер сморщил нос, как будто почувствовал дурной запах.

— Я полагаю, любые сравнения неуместны, а это тем более. Мы говорим о Кохе. Вряд ли следует из–за каких–то четырех–пяти бандеровцев доводить дело до конфликта с гаулейтером. Нужно подчиниться.

— В таком случае, господин оберштурмбаннфюрер, — решительно заявил Хауссер, — моя скромная деятельность теряет смысл, и я прошу заменить меня–кем–нибудь другим. Впрочем, даже не надо замены, господин штурмбаннфюрер легко справится сам.

— Но, господин советник… — разочарованно и укоризненно протянул Грефрат. — Зачем вы так? Повторяю, я придерживаюсь вашего мнения, я на вашей стороне и готов в любом случае оказать вам поддержку. Но этот случай особый. И, в конце концов, стоит ли из–за такого пустяка?..

— Нет, это не пустяк, — сказал Хауссер. — И вообще, когда сознательно вставляют палки в колеса…

Сжав губы, Грефрат бросил злой взгляд на своего друга, но ничего не сказал ему, а снова обратился к советнику:

— Все предвидеть нельзя, всегда возможны осложнения. Согласитесь, господин Хауссер, ведь и история с эшелоном, она тоже не из приятных. Однако мы согласились с вами и не стали подымать шума по этому поводу.

Тут, к удивлению Хауссера, начальник гестапо высказал вполне разумное суждение:

— Я считаю, что наша акция против бандеровцев в какой–то мере будет им же на пользу. Ведь советские партизаны клеймят их как предателей, обвиняют в сотрудничестве с нами и переманивают к себе людей. После нашей акции у бандеровцев будет неплохой козырь против большевистской пропаганды.

— Господин штурмбаннфюрер, я полагаю, что вы больше заботитесь о том, как выгородить себя в этой истории, а не об успехах пропаганды оуновцев, — сказал советник.

Грефрат поджал губы, но, взглянув на смутившегося Герца, не выдержал и расхохотался.

— Ну вот мы и договорились, — сказал он весело. — Я вам гарантирую, господин советник, что у вас больше не возникнет каких–либо неприятностей, недоразумений во взаимоотношениях с штурмбаннфюрером. А сейчас я хотел бы, чтобы вы ознакомились со списком тех, кого наш уважаемый штурмбаннфюрер поспешил арестовать. Возможно, среди них есть кто–либо, представляющий особый интерес для вас.

Оказалось, что арестованы шесть человек. Фамилии и клички двоих ничего не говорили Хауссеру. Карабаш, Тимощук, Климович, Шурубай… Этих Хауссер знал хорошо. Учитель Шурубай был мелкой сошкой у оуновцев, спасать его советник не собирался. Оставалось три. Жертвовать Тимощуком Хауссер не хотел. Климович дружил со многими видными оуновцами и тоже был нужным человеком. Правда, если освободить Тимощука и Климовича, то они вынуждены будут перейти на нелегальное положение и встречи с ними станут нелегким делом. Однако речь шла не только об их ценности. Все, кто связан с Хауссером, должны быть уверены, что они имеют надежного защитника. Из–за Карабаша оуновцы поднимут шум… Ну что ж, глупость штурмбаннфюрера сделала свое дело.