за живой и мертвой водой.

— Вот эти два, — Хауссер поставил птички напротив фамилий Тимощука и Климовича.

— Хорошо, я их выпущу, — согласился Герц.

— Просто выпустить нельзя, — сказал Хауссер. — В таком случае их заподозрят, что они выдали товарищей.

— Да, господин советник прав, — поддержал Хауссера оберштурмбаннфюрер. — Очевидно, придется организовать побег.

— Побег должен быть настоящим.

— Что вы имеете в виду?

— Чтобы не могла возникнуть мысль, будто побег был организован.

— Господин Хауссер, — снисходительно произнес Герц, — все будет сделано, как следует. Конвоир откроет стрельбу.

— И не попадет с расстояния трех метров? — насмешливо спросил Хауссер. — Никто не поверит. Все догадаются, что побег был подстроен.

— Что же вы предлагаете? — с оттенком нетерпения и раздражительности спросил Грефрат. — Мы можем применить любой способ.

— Нужно дать им оружие.

— Как? Тем, кто будет бежать? — удивился Герц.

— Это единственный приемлемый вариант.

Начальник гестапо понял, чего требует Головастик, и возмутился до такой степени, что забыл о субординации.

— Ганс, ты слышишь? Он хочет, чтобы они убили конвоира. Это… это уже слишком.

Грефрат не ответил, сидел, покусывая губы.

— Я отказываюсь понимать, что происходит! — драматично потряс руками Герц. — Позволить негодяям убить немца?.. На чьей совести это будет?

— Советую подумать… — язвительно сказал Хауссер. — Не я ведь виноват, что вы не посоветовались со мной, прежде чем начать аресты. Пусть каждый отвечает за свою глупость.

— Ганс, я не могу совершить такую подлость.

— Н–да! — сказал оберштурмбаннфюрер, поднимаясь. — Поспешные, необдуманные решения редко оказываются лучшими из всех возможных… И вот результат. — Он прошелся по комнате, взглянул на Хауссера — Господин советник, я полагаю, у вас сегодня тоже был трудный день, ведь вы лично знали покойного?

— Нас связывали отношения, которые можно назвать приятельскими.

— Ужасная смерть! — Грефрат покачал головой. — На меня тоже тяжело подействовало это известие. Но что поделаешь. Спасибо, господин советник. Мы еще встретимся с вами, обсудим некоторые вопросы. Я здесь намерен пробыть два–три дня.

Он протянул Хауссеру руку.

— Мне кажется, мы не обо всем договорились, — сказал советник. — Я люблю ясность.

— Вы имеете в виду побег? — рассеянно спросил Грефрат. — Не беспокойтесь, штурмбаннфюрер сделает все точно так, как вы предложили. Им дадут пистолет, проинструктируют. — И добавил с улыбочкой — Ну, а если конвоир не будет убит, а, допустим, только ранен, то вы, надеюсь, не будете в претензии к штурмбаннфюреру?

Униженный Герц опустил голову и не произнес ни слова, пока Хауссер не вышел из кабинета.

Оберштурмбаннфюрер Грефрат не обманул Хауссера. Побег был организован по–настоящему, хотя прошел не совсем так, как предполагалось. Утром Хауссеру сообщили, что убежать удалось только одному — Тимощуку. Климович был убит наповал конвоиром. Раненый конвоир скончался раньше, чем его доставили в госпиталь. Это известие удовлетворило Хауссера. Он был согласен с Грефратом — всего предусмотреть нельзя, всегда могут возникнуть осложнения…..

В то же утро Оксана вручила советнику конверт с шифровкой. Эксперт по восточным вопросам заперся в своей комнате и через три часа вручил Оксане тот же конверт с ответом. Его шифровка была еще короче той, которую он получил.

Дела у Тараса были скверные — он лишился покровителя. Надеяться, что сотенный даст ему какой–либо документ и отправит, как обещал, по добру и здорову, уже нельзя было. Богдан исчез, и можно было только строить догадки относительно его судьбы. В хутор прибыло начальство — куренной, какой–то похожий на игрушечного офицерика командир Вепрь, которого называли «окружным» и, видимо, все боялись, человек семь спесивых, откормленных вояк с автоматами и уже знакомый Тарасу референт пропаганды — Могила, выглядевший уныло, словно побитая собака. В штабной хате непрерывно шли совещания, допросы. Первым вызвали Сидоренко. «Военспец» пробыл в штабной хате часа два, затем его вывели под конвоем, посадили в погреб под замок. Перед обедом сотню выстроили и приказали всем сдать оружие, патроны. Взамен винтовок вояки получили учебные деревяшки, а кому не хватило, должны были сделать сами. Винтовки выдавались только тем, кто назначался в караул.

О занятиях никто не заикался, но было приказано, чтобы каждый привел себя в порядок и выглядел, как подобает вояке УПА. Хотя поднялась суетня и каждый принялся что–то зашивать, штопать, чистить, а к тем, кто имел какой–либо парикмахерский инструмент и опыт, выстроились очереди, — в сотне царил дух растерянности и уныния. Вояки то и дело сбивались в кучки и пугливо перешептывались. Кто–то пустил слух, что будут отбирать все трофеи, добытые при нападении на эшелон. Это было ударом для Корня, он тотчас же спрятал полученный взамен кожаной куртки мундир и ходил с опущенным носом. Тарасу нечего было опасаться «реквизиции», он жалел только, что не разжился на железной дороге пистолетом. Промахнулся… «Подкожный» пистолет ему не помешал бы. Он готовился к походу, припрятал в своей постели несколько сухарей, кусочек сала, пустую консервную банку. Лимонка покоилась в его кармане. Нужно было уходить из этого бандеровского кодла и чем скорее, тем лучше.

Уже вечером, когда Тарас стоял с другими вояками у дверей сарая, появился роевой Топорец с автоматом на плече и, скучно оглядев столпившихся шеренговых, приказал Корню и Карасю следовать за ним.

Пошли в лес. Топорец шагал впереди, не оглядываясь, ничего не объясняя. Держались дороги, и поэтому Тарас предположил, что Топорец ведет их куда–то далеко. Все это было неприятно, вызывало тревогу, но хлопца успокаивало присутствие Корня. Если бы Топорец вел его одного, тогда другое дело…

Тарас имел основания опасаться Топорца больше других в сотне. Это был немного странный, молчаливый хлопец, лет девятнадцати, широкогрудый, крепко сбитый, с копной прямых светлых волос на голове и открытым, чистым лицом. Тарасу казалось, что Топорец, как говорят, «себе на уме», и поэтому не бросает лишнего слова, всегда отмалчивается. Все же «ему нравился этот хлопец со спокойно–внимательными, разумными глазами. Несколько раз Тарас пытался вызвать Топорца на разговоры, но безуспешно, роевой бросал неторопливо: «Да», «Нет», а то и не отвечал совсем, недовольно отводил взгляд в сторону.

Интерес к роевому усилился после того, как Тарас однажды увидел его на берегу реки в кустах читающим какую–то книгу. Собственно, это была не книга, а пачка листков, вырванных из книги. Тарас незаметно подошел сзади и успел схватить глазами одну строчку — «Аксинья глянула через плетень», и то, что было напечатано в самом низу страницы мелким шрифтом, как примечание — «Тихий Дон. Шолохов». Топорец., услышав шаги за спиной, вздрогнул, сейчас же свернул листки трубкой, но не испугался, а лишь недовольно оглянулся и спросил: «Чего тебе?» — «Дай почитать…» Топорец внимательно, недружелюбно посмотрел в глаза Тараса, сказал: «Валяй отсюда!» — сунул листки в карман и зашагал прочь.