Приключения-74

— Что, дедуся, не всегда с законом дружили?

— Уж было... По глупости своей да подлости чужой... — вдруг с открытой издевкой произнес дед, и Воронов увидел в его маленьких глазах нескрываемую неприязнь.

Не прощаясь, дед встал и начал тут же махать метлой без особой на то нужды. Он исподлобья бросал редкие взгляды в сторону приближающегося Прокофьева. Но Воронов твердо решил, что к Прокофьеву подходить, не выяснив хотя бы общей раскладки сил в этих далеко, очевидно, не простых отношениях, нет смысла. Алексей пошел к выходу со стрельбища, лишь смерив Прокофьева внимательным взглядом. Когда у ворот Воронов оглянулся, оба — и Прокофьев и дед, смотрели в его сторону.

Со стенда Алексей отправился в Научно-исследовательский институт мер и весов, в котором работал Мамлеев.

Здание института высилось на стрелке двух проспектов и врезалось в неудержимый автомобильный поток, подобно форштевню современного судна: стекло, алюминий и окна. Окна, словно весь дом держался на одних оконных переплетах.

Кроме благодарностей и похвальных отзывов в отделе кадров да портрета в траурной рамке, выставленного внизу, в холле, Воронов ничего нового для себя не узнал. Поначалу показалось, что Мамлеев был человеком, лишенным даже маленьких слабостей. Александр, как единодушно утверждали все, не курил, не пил, увлекался только наукой и спортом. И еще, об этом упоминали лишь намеками, дружил с сослуживицей, но ее вот уже второй день на работе не было. Воронов записал фамилию и адрес на случай, если она понадобится раньше понедельника, когда должна будет выйти на работу.

«Галина Глушко, Галина Глушко... Кстати, Мамлеев женат. У него дочь. И «подруга» на службе... Никто, конечно, не сказал ничего большего, чем можно сказать намеками, но по тому, как настойчиво повторялись фамилии «Мамлеев» и «Глушко» рядом, видно, что на эту тему в конструкторском бюро института, где они оба работали, немало посудачили. А может, только дружба и ничего большего?! Пожалуй, женатому человеку лучше искать себе друзей среди мужчин, — Воронов усмехнулся. — Холостякам, как я, еще можно себе позволить дружить со смазливой женщиной».

В понедельник утром Воронов едва успел сесть за стол, как раздался телефонный звонок.

— Кто это? — грубовато прозвучало в трубке.

Такая манера обращения бесила Воронова еще со студенческой скамьи, и он обычно отвечал вопросом на вопрос:

— А это кто?

Алексей с удовольствием почувствовал, что на другом конце провода смутились.

— Мне бы товарища Воронова...

— Я вас слушаю. Здравствуйте, — любезно произнес Алексей.

— Здравствуйте, — буркнули в трубке, — Прокофьев говорит.

Последние слова были произнесены таким тоном, словно вся планета должна была знать Прокофьева и угадывать его голос сразу. Воронов не смог отказать себе в удовольствии подразнить говорившего.

— Простите, какой Прокофьев?

Алексей увидел, как вошедший Стуков насмешливо покачал головой: мол, вот и ты язвой становишься!

— Тренер Прокофьев. Из «Локомотива». Я относительно Мамлеева хотел с вами поговорить.

— Очень хорошо. Как раз сегодня собирался побывать на «Локомотиве». Давайте условимся о встрече.

— Я тут случайно оказался рядом... Может быть, лучше мне к вам зайти? Готов сейчас, если дел у вас нет!

Последнее замечание обидело Воронова.

— Дел у нас всегда хватает, как вы знаете. Но коль случайно оказались рядом — заходите! — и Воронов назвал номер комнаты. — Пропуск я вам закажу.

— Настойчивый товарищ, — Стуков покачал головой, — любопытно. Я тебе мешать не буду, если поприсутствую?

— Напротив. Даже интересно, какое впечатление он произведет на тебя.

Воронов заходил по комнате, поглядывая на дверь.

— Между прочим, — заметил Стуков, не поднимая головы, — лучший способ успокоиться — попытаться целиком написать номер своего паспорта римскими цифрами.

Алексей узнал Прокофьева сразу, хотя сегодня он был одет в приличный костюм, а не в старые тренировочные брюки и рубашку навыпуск, как в прошлый раз.

Белая рубашка с ярким галстуком, повязанным крупным узлом, опрятно отглаженные брюки и начищенные ботинки — все говорило о том, что человек заранее и тщательно готовился к встрече.

«Вот тебе и случайно! Вранье плохое начало для откровенного разговора.

— Товарищ Прокофьев, прошу! — Воронов указал на стул. И от него не укрылось промелькнувшее в глазах Прокофьева явное разочарование: инспектор слишком молод.

Алексей тоже с любопытством взглянул в лицо посетителя. Странно, но оно не несло зримых следов тех пороков, которые приписывали Прокофьеву. Живое лицо с такими же живыми глазами. Маленькие усики смешно дергались под носом, словно владелец их все время что-то вынюхивал. Пожалуй, только землистый цвет лица говорил о ненормальном образе жизни.

Усаживаясь, Прокофьев сказал:

— Жаль, не знал, что это вы вчера у нас были. Остановил бы, поговорили...

— У вас хорошая память на лица, — попытался сделать комплимент Воронов, но Прокофьев не принял его.

— У стрелков это профессионально. Глаз как оптический прибор. Иначе на стенде и делать нечего.

Прокофьев внимательно огляделся и снова тень разочарования пробежала по его лицу, когда увидел в комнате Стукова и понял, что тот не собирается уходить. Воронов объяснил:

— Это наш товарищ. Надеюсь, он разговору не помешает?

— У меня нет никаких секретов, — Прокофьев глубоко вздохнул, словно собирался надолго нырнуть, и начал без обиняков: — Вы когда-нибудь ружье в руках держали?

— Положим, держал, — смущенно признался Воронов, явно озадаченный таким активным поворотом разговора.

— И ладно. Тогда знать должны, что современное ружье, да еще такое, как «меркель», от «здравствуйте, пожалуйста» не разорвется. С патронами начудить что-нибудь — не такой Мамлеев человек. Обычно родоновский патрон предпочитал. Сколько бы ни стоил.

Воронов хотел спросить, почему Прокофьев так думает, но тот остановил его грубоватым жестом. Маленькие усики под носом неестественно вздулись:

— Вы меня не перебивайте. Потом, если что, спросите. Хочу изложить все, что думаю. Уж там сами рассудите! — Прокофьев помолчал, как бы вспоминая еще не произнесенную часть заученной роли. — Я говорить о Мамлееве могу долго, потому как он на моих руках в стрелка превратился. Прокофьев, это вам все скажут, и до сборной его довел. Потом он меня, правда, обидел... Очень. За две недели до поездки на игры другого тренера потребовал. Ну да ладно! Вам об этом дед не мог не рассказать... — Прокофьев искоса, как бы проверяя, взглянул на Воронова.

«Итак, Прокофьев и дед действительно недолюбливают друг друга. Дед об этом лишь мимоходом обмолвился, а Николай Николаевич уже считает, что все косточки его перемыты».