Уилбур Смит - Золотой Лис

Несколько раз, до того, как беременность не стала тому препятствием, Рамон просил ее выполнить кое-какие поручения во время его отсутствия. Каждый раз нужно было просто слетать в какое-либо место в Европе, Северной Африке или на Ближнем Востоке, встретиться там с кем-либо, получить конверт или небольшую посылку и вернуться с этим домой. Когда она летала в Тель-Авив, то пользовалась своим южноафриканским паспортом, а в Бенгази и Каире предъявляла британский паспорт. Все эти поездки занимали не более суток, ничего интересного во время них не происходило, но они давали ей свежие впечатления, а кроме того, прекрасную возможность сделать покупки для ребенка. Неделю спустя после ее поездки в Бенгази там произошел военный переворот под руководством полковника Муаммара аль-Каддафи, свергнувший короля Идриса I и уничтоживший монархию; Изабелла была потрясена, когда осознала, что едва не оказалась застигнута революцией вместе со своим будущим ребенком. Рамон полностью разделял ее беспокойство и пообещал не обращаться к ней впредь с подобными просьбами до рождения ребенка. Она ни разу не спросила его, связаны ли ее путешествия с банковскими делами или же с другой, тайной стороной его жизни.

Раз в неделю она ходила на осмотр в клинику, которую также подобрал для нее Рамон. Адра всегда сопровождала ее. Гинекологом был учтивый и предупредительный испанец с суровым аристократическим лицом и бледными искусными руками, приятно холодившими кожу, когда он ее осматривал.

— Все идет как нельзя лучше, сеньора. Природа делает то, что ей положено, а вы молоды, здоровы и полностью готовы к родам.

— Это будет мальчик?

— Разумеется, сеньора. Прелестный здоровый мальчик. Я лично вам это обещаю.

Клиника размещалась в старинном мавританском дворце; его реставрировали, обновили, и теперь это было великолепное медицинское учреждение, оснащенное самой современной аппаратурой. После того, как врач устроил для нее что-то вроде экскурсии по клинике, Изабелла в очередной раз убедилась в мудрости принятого Районом решения. Несомненно, это лучшее из всего, что можно было найти во всей округе.

Во время одного из таких визитов в клинику, когда осмотр уже закончился и Изабелла одевалась за занавеской, она невольно подслушала разговор между врачом и Адрой, которые обсуждали ее состояние в приемной. К этому времени Изабелла уже достаточно овладела испанским, чтобы понять, что разговор касался весьма специфичных медицинских вопросов, понятных только профессиональному медику. Ее это удивило.

На пути домой остановила машину у одного из прибрежных ресторанчиков и, по заведенному обычаю, заказала мороженое в шоколаде для них обеих.

— Я слышала твою беседу с доктором, Адра, — заговорила Изабелла со ртом, набитым мороженым. — Ты, наверное, когда-то была медицинской сестрой; ты так хорошо во всем этом разбираешься — знаешь столько разных непонятных слов.

И вновь столкнулась с той же странной, враждебной реакцией своей собеседницы.

— Я слишком глупа для этого. Я простая служанка, — резко заявила та и погрузилась в угрюмое молчание, из которого Изабелла не смогла ее вывести.

По расчетам врача ребенок должен был родиться в первой неделе апреля, и она ускорила работу над диссертацией, чтобы закончить ее к этому времени. В последний день марта отпечатала последние страницы и отправила свой труд в Лондон. Никак не могла решить, что же у нее, в конце концов, получилось — полная чепуха или же поистине гениальное произведение. Теперь задним числом ей без конца мерещились всевозможные упущения, ошибки, которые можно было бы исправить, и дополнения, которые стоило бы внести.

Тем не менее, через неделю получила ответ из университета с приглашением прибыть для защиты диссертации на заседание ученого совета факультета.

— Им понравилось, — ликовала она, — конечно, понравилось, иначе они не стали бы тратить на меня время.

Несмотря на надвигающиеся роды, Изабелла на три дня слетала в Лондон. Защита прошла даже успешнее, чем она ожидала, но обратно в Малагу вернулась совершенно измотанной.

— Они обещали сообщить свое решение как можно скорее! — сказала Рамону. — Но, думаю, все будет в порядке — тьфу, тьфу, чтоб не сглазить.

Она взяла с Рамона торжественное обещание с этой минуты не оставлять ее одну. Так что в ту ночь лежала в его объятиях под тонкой простыней, оба были нагие; лунный свет падал на них через широко открытую дверь, ведущую на террасу, с моря дул легкий ветерок, когда ее разбудили первые схватки.

Она лежала тихо, решив до поры до времени не будить его, и считала секунды между спазмами; чувствовала беспредельное удовлетворение от того, что этот долгий, захватывающий процесс вступает в свою заключительную фазу. Когда же, наконец, разбудила Рамона, тот проявил в высшей степени похвальную заботливость, в одной пижаме помчавшись на нижний этаж, чтобы позвать Адру, которая спала в комнате для прислуги.

Чемодан Изабеллы был заблаговременно собран, и они втроем забрались в «мини». Изабелла в гордом одиночестве расположилась на крохотном заднем сиденье, Рамон сел за руль, и вскоре они были уже в клинике.

Как и предсказывал врач, все прошло быстро и гладко. Хотя ребенок оказался довольно крупным, а таз у Изабеллы был относительно узкий, тем не менее, обошлось без каких-либо осложнений. Когда врач, стоя между ее раздвинутыми коленями, велел ей предпринять последние усилия, она вложила все свои силы в этот завершающий рывок и, почувствовав, как что-то огромное, скользкое выплескивается из нее наружу, издала победный торжествующий крик.

Она нетерпеливо приподнялась на одном локте и смахнула набухшую от пота прядь волос, которая лезла ей в глаза.

— Ну что? Мальчик?

Врач высоко поднял худенькое, мокрое, красное тельце, и все рассмеялись, услышав возмущенный крик новорожденного, его первый крик.

— Убедитесь сами. — Врач, все еще держа младенца за щиколотки, повернул его так, чтобы Изабелла могла получше рассмотреть.

Лиловое лицо ребенка было все в пухлых складках, веки плотно закрыты. Густые иссиня-черные волосы влажными прядями прилипали к головке, а его пенис величиной с половину ее указательного пальца гордо торчал на всеобщее обозрение; с точки зрения Изабеллы, правда, несколько пристрастной, это была весьма внушительная эрекция.

— Мальчик! — ахнула она и затем произнесла несколько раз, как зачарованная: — Мальчик и настоящий Кортни!

Изабеллу полностью застигла врасплох та неистовая сила, с которой материнский инстинкт нахлынул на нее, когда первенца приложили к груди и он стиснул своими маленькими упругими деснами набухший сосок и дернул за него с какой-то животной страстью, тут же сочувственно отозвавшейся в ее растянутой матке и заставившей ощутить куда более глубокую, первобытную боль в самой глубине сердца.