Уилбур Смит - Золотой Лис

Это было самое прекрасное существо из всех, к кому она когда-либо прикасалась, столь же прекрасное, как и его отец. В те первые дни она просто не могла наглядеться на него, часто вставала по ночам, наклонялась над колыбелью и разглядывала при лунном свете крохотное личико; или, когда он сосал ее грудь, разжимала его розовые кулачки и изучала каждый прелестный маленький пальчик с почти религиозным благоговением.

«Он мой. Он принадлежит только мне», — снова и снова повторяла она, словно не в силах до конца осознать происшедшего с ней чуда.

Эти первые три дня Рамон большей частью провел с ними в большой и солнечной отдельной палате клиники. Казалось, что он испытывает те же чувства по отношению к ребенку, что и она. Они вновь, как и в предшествующие месяцы, принялись обсуждать, как его назовут. В конце концов, после долгих споров, действуя методом исключения, отбросили имена Шаса и Шон с ее стороны и Хуеска и Магон со стороны Рамона и сошлись на Николасе Мигеле Рамоне де Сантьяго-и-Мачадо. Мигель представлял собой компромиссный вариант Майкла, на чем настаивала Изабелла.

На четвертый день Рамон вошел в ее палату в сопровождении трех мрачных господ в темных костюмах с солидного вида портфелями в руках. Первый оказался адвокатом, второй чиновником из Государственного регистрационного бюро, а третий местным мировым судьей.

Судья засвидетельствовал подпись Изабеллы на акте об усыновлении, согласно которому она передавала право опеки над Николасом маркизу де Сантьяго-и-Мачадо, и скрепил его официальной печатью. В свидетельстве о рождении, составленном регистратором, Рамон был указан отцом ребенка.

После того, как гости выпили по большому стакану шерри за здоровье матери и ребенка и откланялись, Рамон нежно обнял Изабеллу.

— Теперь мой титул перейдет к твоему сыну, — прошептал он.

— К нашему сыну, — прошептала она в ответ и поцеловала его. — Мои дорогие мужчины, Никки и Рамон.

Когда Рамон забрал их из клиники и привез обратно на квартиру, Изабелла пожелала лично отнести Никки наверх. Адра приготовила к их приезду большие корзины цветов. Она приняла ребенка из рук Изабеллы.

— Он мокрый. Я переменю пеленки. — И Изабелла почувствовала себя львицей, разлученной со своим детенышем.

В последующие дни между двумя женщинами развернулось скрытое, но, тем не менее, весьма острое соперничество. Хотя Изабелле и пришлось признать очевидное умение Адры обращаться с младенцем, она никак не могла смириться с любым вмешательством с ее стороны. Хотела, чтобы Никки принадлежал только ей одной, поэтому пыталась предугадать и исполнить каждое его желание раньше Адры.

Багровый оттенок, который имело лицо Никки при рождении, скоро плавно перешел в прелестный цвет, его густые темные волосы стали кудрявыми. А когда он впервые открыл глаза, они оказались точно такого же светло-зеленого цвета, как и у Рамона. Изабелла сочла это величайшим чудом, знаком особого расположения судьбы.

— Ты так же красив, как и твой отец, — сообщила она сыну, когда он сосал ее грудь. Во всяком случае, уж эту услугу Адра никак не могла оказать.

За месяцы, проведенные в этой деревушке, Изабелла стала всеобщей любимицей. Ее красота, открытость, радушие вкупе с беременностью и искренним желанием овладеть языком приводили в полный восторг местных торговцев и завсегдатаев рыночной площади.

В ответ на их настойчивые просьбы, когда Никки едва стукнуло десять дней, она уложила его в коляску и торжественно провезла через всю деревню. Это было поистине триумфальное шествие, они вернулись домой, нагруженные бесчисленными подарками и буквально оглохшие от громогласных поздравлений и похвал.

На Пасху она позвонила домой; бабушка говорила с ней весьма строгим тоном:

— Что это у тебя за дела в Испании, из-за которых ты не можешь приехать в Велтевреден?

— Бабуля, я так вас всех люблю, но это просто невозможно. Пожалуйста, не сердись.

— Любой, кто хорошо вас знает, юная леди, а я принадлежу к их числу, сразу поймет, что с вами что-то неладно, и это что-то носит брюки.

— Бабушка, ну ты даешь. Как это могло прийти тебе в голову?

— Двадцатилетний опыт, — сухо сообщила ей Сантэн Кортни-Малькомесс. — Только, ради Бога, будь поосторожнее, детка.

— Честное слово, я буду очень осторожна, — сладко пропела Изабелла, прижимая к груди свое ненаглядное чадо. «Если бы вы только знали, — подумала она. — Брюки-то он как раз не носит, во всяком случае, пока».

— Как твоя диссертация? — осведомился отец, дождавшись, наконец, своей очереди. Разумеется, она не могла, сказать ему, что уже сдала свою работу, ибо тогда лишалась главного предлога для своего пребывания в Испании.

— Почти готова, — ответила дипломатично. Собственно говоря, после рождения Никки она ни разу не вспомнила о диссертации.

— Что ж, удачи тебе. — Шаса немного помолчал. — Кстати, ты не забыла о нашем разговоре и о том, что ты мне обещала?

— Что ты имеешь в виду? — Изабелла неловко попыталась выиграть время, на самом деле прекрасно зная, что именно он имеет в виду.

— Ты обещала, что если когда-нибудь у тебя возникнут проблемы, любые проблемы, ты не станешь решать их в одиночку, а обратишься ко мне за помощью.

— Да, я это помню.

— Белла, девочка, ты уверена, что у тебя все в порядке?

— Па, у меня все прекрасно, просто замечательно, честное слово.

Он услышал, как радостно зазвенел ее голос, и с облегчением вздохнул.

— В таком случае желаю тебе счастливой Пасхи, моя умная и прекрасная дочь.

В разговоре с Майклом ей наконец-то удалось отвести душу. Они болтали в течение сорока пяти минут, она в Малаге, он в Йоханнесбурге, она подносила Никки к телефонной трубке и щекотала его, чтобы его дядя на другом конце света мог услышать счастливое гуканье.

— Когда ты собираешься вернуться домой, Белла? — спросил Майкл в конце разговора.

— К июню Рамон получит развод, это уже точно. Мы официально распишемся здесь, в Испании, а потом обвенчаемся в Велтевредене. Надеюсь, я увижу тебя на обеих церемониях.

— Нет такой силы, которая могла бы мне помешать, — заявил он.

Они отпраздновали Пасху, пообедав в своем любимом приморском ресторанчике; коляска Никки примостилась подле их столика. Жена хозяина связала ему кофточку.

Адра также была с ними. К этому времени она стала уже полноправным членом нх семьи, и на обратном пути ей было доверено катить коляску. Изабелла шла под руку с Районом. Ее переполняли материнские и супружеские чувства; никогда еще она не была так счастлива.

Когда добрались до квартиры, Адра унесла Никки, чтобы сменить ему пеленки. На этот раз Изабелла ничего не имела против.

Она опустила ставни в спальне и подошла к Рамону.