Януш Красинский - Сын Валленрода

Впервые в нем проснулся страх. Арест начальника, обыск у Дукеля, обход польских семей, которым угрожал визит гестаповцев, — все это не могло пройти бесследно для Станислава. Мрачная действительность неумолимо налагала свой отпечаток. Но тяжелее всего было то, о чем постоянно твердила мать: «Мне страшно. Одна война кончилась, другая того гляди начнется. Забреют тебя, сынок… Пойдешь в немецкую армию и, как отец, погибнешь за чужое дело». Станислав возмущался: «Я — в вермахт? Никогда! Уж я сумею спрятаться. Дождусь прихода польского войска и вместе с ним — айда на Гитлера». Но бывали минуты, когда покидала его вера в приход польского войска на силезскую землю. А вдруг немцы с ходу вторгнутся на польскую территорию и их не так легко будет оттуда вытеснить? Бои примут затяжной характер, будут продолжаться многие месяцы? Сколько можно скрываться? Неделю… Две… Вот если бы он жил на французской границе… Франция — сила. Немцы не выдержат ее удара. Французская армия легко войдет в рейх, как по маслу. Но Франция далеко отсюда. С некоторых пор Станислава донимали кошмарные видения. Снился ему один и тот же сон: идущие прямо на него мишени, которые видел недавно из окна поезда. Нет, это были не мишени, а настоящие польские солдаты. Они надвигались, а он строчил по ним из пулемета. Видел, как падают, и пытался прекратить огонь. Ослаблял нажим на спусковой крючок, дергал затвор, целился в сторону — все было напрасно. Смертоносное оружие как бы самостоятельно, вопреки его воле, вершило кровавое дело. Он просыпался в поту, близкий к помешательству. Эта боязнь и ночные кошмары побудили его принять решение, мысль о котором он вот уже много лет гнал от себя.

Перейти немецкую границу оказалось гораздо проще, чем он предполагал. Зная размещение находящихся в боевой готовности частей вермахта и постов пограничной охраны, он, как и прежде, быстро нашел слабо охраняемый стык и благополучно проскользнул, избежав встречи с перекрещивающимися лучами прожекторов. Только на польской стороне наткнулся на проволочные заграждения. Раньше их не было. Деревянные рогатки, густо опутанные колючей проволокой, тянулись бесконечной грядой. Станислав пытался поставить ногу, но проволока прогибалась, затягивая его в хитросплетение колючих спиралей. Больно оцарапал голень. Ничего другого не оставалось, как пройти вдоль непреодолимой преграды в поисках какой-нибудь щели. Вскоре обнаружился узкий прогал, за которым снова тянулось сплошное заграждение. Едва влез между рогатками, как раздался зычный голос: «Стой, кто идет?!»

— Свой.

— Какой еще свой? Пропуск!

И это было полнейшей неожиданностью. Никто раньше не спрашивал пропуска.

— Свой, — повторил Станислав. — Перебежчик.

Зычный голос велел ему поднять руки вверх и приблизиться. Никого не видя, он сделал несколько шагов и остановился. Из-за ближайшего к нему дерева блеснул ствол винтовки, одновременно кто-то подошел к Альтенбергу сзади. «Ни с места», — произнес этот второй, тщательно его ощупал и довольно грубо подтолкнул вперед. Наконец, появился тот, что стоял за деревом. Велел Станиславу идти впереди, предварительно пригрозив, что при попытке к бегству не будет с ним цацкаться.

— Понятно, — сказал Станислав. — Отведите меня к командиру.

Молча дошли до заставы, находившейся довольно далеко от места его задержания. Станислава ввели в комнату, которая запомнилась еще по предыдущему переходу. Он узнал почти родной ему дом, хотя с первого взгляда заметил, что среди солдат нет ни одного знакомого.

— Разрешите мне поговорить с сержантом Куртыбой, — обратился он к своим конвоирам.

— А откуда тебе, негодяй, известно, что здесь был сержант Куртыба, — услыхал он у себя за спиной. Оглянулся. Посреди лестницы стоял офицер в звании капитана. Спускаясь со второго этажа вниз, он остановился, чтобы отвести душу. — Эти мерзавцы непрерывно засылают к нам шпионов и провокаторов! Если бы хоть одного сукина сына можно было вздернуть. Дипломатию разводим, черт побери! Повесишь проходимца — скажут, что провоцировал войну. Кто тебя прислал сюда, шпион паршивый?

Не время было обижаться. Станислав старался сохранять полнейшее спокойствие.

— Я не шпион. Я пришел, чтобы…

— Кто из вас, паразитов, признавался в шпионаже? Сплошные польские патриоты, а на километр разит свастикой и Гитлером. Ты тоже, надо думать, силезский повстанец, а? Даже награжден Крестом за храбрость, который стянул у кого-нибудь во время обыска…

— Нет, пан капитан. Я польский харцер… Из дружины…

— Ага… из дружины? Из Bund Deutscher Osten [5] Союз восточных немцев (нем.) . … Фамилия?

— Альтенберг. Станислав Альтенберг.

Офицер иронически усмехнулся.

— Лучше ничего не могли придумать? Харцер Альтенберг… А может, Геббельс или Риббентроп? Ты, конечно, хочешь сообщить мне, где стоят ваши танки? Мы уже сыты по горло такого рода ценной информацией. Скажи своим, что мы на них плевали. Пусть, наконец, пришлют свои танки. Мы лучше знаем, что нам делать с танками, чем с такой мразью, как ты. Обыскать его, — приказал он солдатам, — и препроводить на немецкую заставу.

Станислав почувствовал, как у него подкашиваются ноги.

— Пан капитан, — произнес он сдавленным голосом. — Я поляк. Играл в футбол здесь в Катовицах. Сержант Куртыба, он меня знает, мог бы подтвердить. Я пришел, чтобы вступить в польское войско… Хотел, прежде чем начнется война, к своим… А вы… на немецкую заставу. Они меня расстреляют.

Внезапно вмешался один из солдат:

— Осмелюсь доложить, пан капитан, я видел его на нашем стадионе. Забил красивый гол. Он вроде говорит правду.

— Не вмешивайся! — рявкнул офицер. — Что ты знаешь о войне?! Вчера пальнул футбольным мячом в ворота, а завтра выстрелит тебе в спинку. Выполняйте приказ!

Пограничники принялись выворачивать у него карманы. Он безразлично отнесся к обыску, повторяя сдавленным голосом:

— На верную смерть отправляете. Меня, поляка…

Вывели Станислава с винтовками наперевес. Во время допроса откуда-то приползла туча, и хлынул мимолетный дождь. Когда вышли на улицу, падали уже последние капли. В воздухе, мягком от сырости, пахло влажной листвой. Они шагали по асфальтированному шоссе. До границы было не более полукилометра. В ушах еще звучал иронический голос офицера, и жестокий, прямо-таки неправдоподобный приказ. Ведь это же уму непостижимо: польский солдат ведет его под винтовкой, чтобы передать в руки немецкой полевой жандармерии. Какой-то кошмарный сон, сейчас он проснется, и все будет, как было.

— Позвольте… — услыхал он собственный и вместе с тем словно чужой голос.

Пограничник прервал его на полуслове:

— Молчи. О чем бы ты ни заговорил, все равно шпион или провокатор.