Януш Красинский - Сын Валленрода

Что в этих дьявольских вагонах? Кто может об этом знать? Жандармы? Они могли присутствовать при погрузке. Но как к ним подобраться? Эти битюги всегда держатся особняком и никогда не болтают лишнего.

Последний вагон скрылся вдали. На перрон снова высыпали штатские. На сегодня это все. А завтра будет то же самое. Самое большее, что он может сделать, — это пересчитать вагоны. Бессмысленное занятие. Из-за кустов сирени, оттуда, где стоял паровоз, вышли три железнодорожника. Паровозная бригада? Кажется, она… Если поменяли охрану поезда, то должны были заменить и обслуживающий персонал. Они идут к выходу. Да, это те, что вели состав. По их лицам видно, что они прямо из будки машиниста: перепачканные, уставшие. Станислав внимательно рассмотрел их при выходе с перрона и двинулся за ними, держась на некотором расстоянии. Железнодорожники перешли на другую сторону улицы. Прямо напротив вокзала небольшое здание. Железнодорожники вошли в ворота дома и свернули налево в какие-то двери. На стене висела таблица немецких железнодорожных линий. Станислав вошел вслед за ними. Здание напоминало внутри гостиницу. Здесь ему никогда не приходилось бывать. Охранник или швейцар спросил, кого он ищет. «Никого, я хотел бы чего-нибудь перекусить». — «У нас? Столовая обслуживает только железнодорожников, но если вы желаете, герр фельдфебель…» Разумеется, Станислав желал.

Трое вновь прибывших отметились в небольшом окошечке. После проверки документов им выдали ключи от номеров, и они сразу же отправились наверх. Задержать их каким-то образом внизу было невозможно. Станислав вошел в столовую. Это было небольшое помещение с пятью или шестью столиками и буфетом. Он поинтересовался, есть ли что выпить? Нет, не держат. Подают только пиво. Ну, разумеется, как он мог забыть, что железнодорожники не пьют. Станислав сел за столик и заказал обед. Принесли фасолевый суп, а на самом деле похлебку. Если железнодорожники действительно захотят что-нибудь съесть приличное, то, несомненно, пойдут в вокзальный ресторан. Вопрос только в том, спустятся ли они сейчас вниз? Станислав поджидал их уже около четверти часа. Наконец спустились двое. Они уселись за соседний столик. Станислав напряг слух, пытаясь уловить каждое их слово. Болтали о всякой чепухе. Ничего стоящего, что представляло бы для него какой-нибудь интерес. Один жаловался другому, что во время последнего рейса у него даже не было времени забежать домой, хотя состав стоял в его родном городе почти полдня. Второй распространялся о бомбардировках. Проклинал англичан. Люфтваффе, по его мнению, должен сровнять с землей Лондон, чтобы бомбежки прекратились раз и навсегда. Его приятель согласился с ним. Только вот, как быть с этим Нью-Йорком и американскими летающими крепостями… Люфтваффе, к сожалению, не залетает так далеко. Правда, есть японцы… но они тоже летают, лишь где-то в Азии.

Станислав решил вмешаться в их беседу, прежде чем они отправятся к себе наверх. Все это скоро кончится, сказал он, обращаясь к ним с кружкой пива в руке. До наступления зимы наверняка Москву возьмут и тогда смогут расправиться с Англией. Восточный фронт связывает огромные силы. Но скоро они там будут не нужны. Англичане не смогут противостоять такой мощи. Ему кое-что об этом известно. Он только позавчера вернулся с фронта и может их заверить в огромной ударной силе немецкой армии. Дайте только немного времени, и мы расправимся с Советами. А потом примемся за этот островок. Вы спрашиваете, как Америка? Без своего авианосца, каким является для нее Англия, она сюда и не сунется.

Слова Станислава подняли у них настроение. Они потянулись к нему с кружками, желая чокнуться за немецких солдат, за фюрера, за победу. Станислав спросил, хочется ли им что-нибудь покрепче? Они ответили, что, в принципе, не прочь, но устали, спят на ходу. Двое суток в дороге — это не шутка. Тогда Станислав предложил встретиться вечером в ресторане. Вечером совсем другое дело. Скорее всего, они придут. Он сказал, что будет с товарищем, который только вернулся с фронта. Им так редко удается поговорить с кем-нибудь, кто приезжает прямо из рейха. Для них, солдат, услышать, что делается на родине, — большая радость.

Железнодорожники пришли. Выспавшиеся, посвежевшие, с заметно улучшившимся настроением.

— А где ваш друг, герр фельдфебель?

Станислав объяснил, что приятель повстречал девушку и предпочел ее общество мужской компании. Его слова не вызвали удивления. Можно только позавидовать товарищу.

— Украинка?

— Да.

— Счастливчик. Украинки не хотят встречаться с немцами. Но бывают, правда, исключения. А вы откуда родом, герр фельдфебель?

Станислав заколебался. Сказать правду? Он все еще опасался за судьбу матери и сестры. Начнись сейчас какое-нибудь расследование, то не так уж трудно будет сообразить, что дезертир Альтенберг и интересующийся спецпоездом силезец являются одним и тем же лицом. Ему пришла в голову мысль выдать себя за поморца. Но тогда легко попасть впросак. Лучше уж придерживаться правды. Тем более что железнодорожники все равно могли догадаться, откуда он, по акценту.

— Я из Силезии, — сказал он. — Из Глейвица.

Один из железнодорожников обрадовался.

— Из Глейвица? Моя жена тоже родом из Глейвица. Мне приходилось туда часто ездить к тестю и теще. Я хорошо знаю те места. Даже собирался там обосноваться. Но жить в этом городе невозможно.

— Почему?! — возмутился Станислав. — Не представляю себе жизни в другом месте.

— Понять можно, — заметил железнодорожник, — вы, силезцы, настоящие патриоты. Отвоевали Силезию для рейха во время плебисцита. За это честь вам и хвала. Но я предпочитаю жить там, где не бывает дыма и нет польских националистов. Регенсбург, Глейвиц… этот край когда-то был настоящей пороховой бочкой. Я предпочел забрать оттуда жену к себе. Она и так, бедняжка, достаточно натерпелась от поляков. Мой тесть своими руками подтасовывал результаты плебисцита. Он мне рассказывал, как ему намяли за это бока польские громилы. Поляки — это дрянной народ. Нас, немцев, они ненавидят.

Станислав не нашелся, что ответить. Все вдруг в нем закипело от гнева. Но он не должен выдавать себя. Сделав над собой невероятное усилие, он назвал тестя замечательным ловкачом и почел за благо побыстрее сменить тему разговора. Наполняя рюмки, он заметил, что всегда воздавал должное немецким железнодорожникам. «На фронте все ясно, — начал он. — Ты стоишь лицом к лицу с противником. Оба вооружены и ведут честную игру: кто успеет выстрелить первым, кто окажется более метким. А железнодорожник?.. Он всегда, по существу, безоружен. Я уж не говорю о бомбежках. Все страдают от них одинаково. Но эти лесные банды… Как с ними прикажете бороться? Какие у вас есть шансы на успех? Взлетаете в воздух, не увидев даже противника».