Василий Щепетнёв - Выбор Пути

Нужно понимать сложность ситуации. Нана Гулиа — гордость Грузии, и любое недружественное действие в отношении неё воспринимается как оскорбление всего грузинского народа. Так что вам, Чижик, лучше Грузию обходить стороной.

Обойду, Виктор Давидович. Не велик труд. Да и не очень-то и хотелось.

А Олимпиада… Михаил, вы должны понимать, что Олимпиада — это командное соревнование. А какой вы командный игрок, никто не знает.

Не буду играть, так и не узнают.

Вы, Михаил, не волнуйтесь, у вас ещё всё впереди.

Я в этом нисколько не сомневаюсь.

И мы расстались.

Шахматная Олимпиада идёт без меня.

В команде пять человек. И, по мнению руководства, мне в этой пятерке не место. Карпов и Корчной — финалисты претендентского отбора, тут спору нет. Петросян и Спасский — полуфиналисты, экс и вице-чемпионы, тоже понятно. Но Кузьмин, почему Кузьмин? Нет, он сильный шахматист, но я-то сильней!

Ладно. Учтём и запомним.

Собственно, я и не очень-то и хотел участвовать в Олимпиаде. Вот в Грузию как раз хотел, а на Олимпиаду — нет. Вместо Кузьмина, запасным? Положим, запасные играют регулярно, но, преимущественно, на четвертой доске. Ну, а кто на четвертой доске у Монголии, Иордании или Антильских островов? Перворазрядники, кандидаты в лучшем случае. А у сильных команд, Венгрии или Великобритании? Тоже не элита. Четвертая доска, она и есть четвертая.

Ну, и месяц — а шахматная Олимпиада длится месяц — это перебор. Даже в Ницце. Особенно в Ницце. Денег вывести на месяц команду в Ниццу у меня нет. На неделю — легко, на две — впритык, а месяц — неподъемно. Ницца — это место непростое, в Ницце ходить да облизываться нехорошо. Можно заболеть неполноценностью.

А одному в Ницце — ну, с тоски ведь зачахну, играя с монгольскими шахматистами.

Пропущу. Фишер вон тоже не поехал.

И на остаток дня я пустился в загул. Сходил в планетарий, в палеонтологический музей и в цирк. Думал о возвышенном. Едва успел к полуночному поезду. Но успел.

И, приехав в Сосновку, убедился в правоте мудрости, что дома лучше.

Много лучше.

Пока меня не было, жизнь ни в Сосновке, ни в Черноземске, ни в стране в целом не останавливалась. Шла своим чередом. Сессия, экзамены. Я-то сдал досрочно, перед турниром, а девочки — только-только. И группа тоже. Сдали успешно, лидеры на курсе. Не сюрприз: группу и формировали из самых перспективных студентов. Из пятнадцати человек у десяти будет повышенная стипендия. Включая Лису, Пантеру, ну, и меня, конечно.

Надежда даже предложила пустить учебники, что я привёз, в общее пользование. В принципе, я не прочь: в Германии я купил пять учебников соответствующего профиля (терапия, хирургия, патофизиология, микробиология, фармакология), но каждый — в двух экземплярах. К сожалению, народ языками владеет слабо. Честно говоря, совсем не владеет: наша группа английская, а учебники на немецком. И потому смысла не вижу. Почему купил по два экземпляра, понятно: один оставить себе, а второй, по сдаче экзаменов, передать на кафедру или в институтскую библиотеку. Если девочки захотят. А не захотят, так тоже оставят себе. На всякий случай. Мало ли…

Ещё новость: пока я играл в далеком Дортмунде, «Мелодия» выпустила наконец нашу оперу. В постановке Большого Театра. Две пластинки-гиганта, альбом оформлен в лучших советских традициях. С цветными фотографиями. На передней стороне обложки дедушкина картина с Леонидом Ильичом и его солдатами, на развороте — сцены из постановки. На тыльной стороне альбома — фотографии солистов, дирижера, ну и наши, моя и Ольгина. Та, где мы с Леонидом Ильичом, из «Огонька». Брежнева много не бывает!

Я никак не соберусь послушать пластинки. Оправдываюсь тем, что они стереофонические, а проигрыватель моего «Фестиваля» — моно. И на даче Стельбова тоже моно, только там стоит «Ригонда». Так что подожду подходящего случая.

Вот интересно, писатели, получая от издательств свои книги, перечитывают их? Или достаточно осознания, что книга напечатана? Ну, и гонорар.

Деньги, кстати, нам с Ольгой причитаются невеликие. Зато обещают большую статью в «Советской Культуре» и журнале «Театр». Не о нас, но и о нас тоже. Какие мы молодцы, однако.

Раздав подарки (тоже духи и косметика) и отпраздновав встречу после разлуки, перешли к планированию на лето. Собственно, всё было ясно: Лиса руководит сельхозотрядом курса, Ольга едет на три недели в Карловы Вары с Андреем Николаевичем, а я… Даже и не знаю.

Нет, знаю. Буду писать книжку о Дортмундском фестивале. Для третьеразрядников. Просто и доступно. Там и писать-то всего ничего. Потому что уже написано. Я писал для «Фольксштимме», и тут же отсылал. Почему-то письма из Дортмунда в Вену доставляются гораздо, гораздо быстрее, чем из Дортмунда в Черноземск. И посылать отчеты в «Молодой Коммунар» смысла не было никакого. Пока придет первое послание, турнир уже кончится.

Вот я переведу письма в «Фольксштимме» на русский, немножко дополню, дам Антону, пусть тоже напишет что-нибудь, полезное для «Школы Ч», и «Молодой Коммунар» издаст их приложением к газете. А там и очередная брошюрка. Когда накопится сто партий, брошюры сложатся в книгу, «Мои победы», сборник всех победных партий, начиная с Тулы. Опять же — для широких народных масс. С объяснением каждого хода.

Но это так, пустое. Это я сделаю за три дня — не сборник, понятно, а турнирную брошюрку. Вопрос, что я буду делать дальше?

Ну, вот сейчас, в данный момент я собираю личинки и жуков.

А потом? Развлекаться и бездельничать: ловить рыбу и собирать грибы.

Потом наступило скоро: я осилил последнюю грядку. Все вредители изолированы и приговорены, а приговор, в лучших традициях, приведён в исполнение безотлагательно.

Я сел на скамеечку и стал отдыхать. Привыкать к положению «голова наверху», потому что собираешь личинки совсем в другом положении. Сосуды должны привыкнуть к высоко поднятой голове. Иначе человек почувствует себя скверно и будет стремиться к позе Зю. Или встанет на четвереньки. В общем, будет благодарить и кланяться, кланяться и благодарить.

Пока я возвращался к прямохождению, тучки из легких стали тяжелыми. Начал накрапывать дождь — скандинавский циклон пришел досрочно.

Я отправился в дом. Не знаю, придут девочки, нет — при Андрее Николаевиче они соблюдают приличия. Ведут себя чинно. Но не чопорно. Так что запросто могут прийти. И, разумеется, уйти.

Я уже собрался в душ, как открылась дверь. Девочки? Нет, Андрей Николаевич. Поздоровался, прошел в гостиную, сел на диван.

Хочет что-то сказать?

— Кузнецов умер. Семен Николаевич.

С директором сахарного завода я встречался дважды. Непростой человек, совсем непростой.

— Ты, Миша, оказался прав. Неизлечимая опухоль, — и смотрит на меня внимательно.