Василий Щепетнёв - Выбор Пути

— Оставайтесь, — классная смотрела из окна уже не на учеников, они давно скрылись, а на город. И то, что она видела, ей не нравилось.

Нет, Смирнов-Каменецкий город не хуже других, хотя и не лучше. Печально то, что уехать из города она не может. То есть теоретически, конечно, может — сесть в автобус и доехать за два с половиной часа до Чернозёмска, ну а оттуда хоть в Москву, хоть в Питер, хоть в Мюнхен. В Мюнхен, правда, с пересадкой, но не в пересадке же дело. У химички, Клавдии Петровны, сын в Мюнхене. Работает, жениться собирается. Мать не зовет, и объясняет почему: устроиться работать учителю без языка, особенно возрастному, особенно с чернозёмским дипломом, невозможно. В уборщицы она не пойдёт. А содержать её сын не может. У самого шестидесятичасовая рабочая неделя. Вот когда матушка доживет до пенсии, до немецкой пенсии, понятно, а не российской, вот тогда и будет смысл ехать. А так, с хлеба на сухари — нехорошо.

— Как вы — неформально, без протокола, — могли бы охарактеризовать этих ребят — и погибшего? Быть может, их что-то объединяло? — спросила капитанша, включив контур задушевности. Без протокола — и тут же «охарактеризовать», протокольнее не скажешь.

— Я уже говорила, да вы и сами, уверена, посмотрели в кадрах, что я в этой школе с января. Повезло. Вторую школу закрыли — как и за год до нее первую. Многих учителей, и не только учителей, конечно, уволили. А меня взяли сюда. Переводом. И даже классное руководство дали — какая ни есть, а прибавка к зарплате. Ну, и школьников сюда перевели из второй школы тоже. Как до того — из первой.

— Но класс, я посмотрела, не столь и большой, даже вместе с переведенными новыми учениками, — сказала капитанша, то есть полковница.

— Всё-таки большой, — не согласилась классная. — Но, конечно, не три нормальных класса.

— А куда же дети делись? — сыграла простушку капитанша (пусть уж будет капитанша, тем более, подписка обязывает).

— Как куда? Не родились. В девяностом году город населяли тридцать тысяч человек, средний возраст двадцать восемь лет, по последней переписи нас двенадцать тысяч, средний возраст сорок девять лет. Потому и детей на три школы просто нет. Даже на две школы нет.

Но те, кто вас интересует, с самого начала учились здесь, в этой школе. И те, кто прыгнули, и те, кому слали сообщения. Потому я знаю очень немногое, вам лучше спросить у старожилов.

— Уже спрашивала и ещё спрошу не раз, но сейчас мне важно именно ваше мнение, мнение нового в этой школе человека. С незамыленными глазами.

— Мои незамыленные глаза, товарищ капитан, видят… — классная задумалась. Да, что они видят на самом деле?

— Они мало чем отличались от остальных — в стенах школы, я имею в виду.

— Учёба?

— Им было скучно учиться, во всяком случае, по моему предмету. Но и всем остальным, если честно, тоже.

— То есть предмет они знали плохо?

— Напротив, очень хорошо. Но школьная история такой предмет, в котором лишние знания, прямо скажем, не приветствуется и становятся действительно лишними, создающими проблемы. К примеру о подробностях жизни князя Владимира, Ивана Четвертого, Петра Великого — о них говорить настоятельно не рекомендуется. Создавать положительный образ, не более того. И эти ребята любой ответ начинали со слов «в учебнике написано…» и далее своими словами, но близко к тексту. Потому были отличниками.

— Может, они очень любили историю?

— По виду не скажешь. Они отвечали, будто манную кашу ели. Не в смысле четкости речи, с этим у всех порядок, а словно надоело им всё, хочется чего-нибудь остренького, ан нет — манная каша на снятом молоке, три раза в день манная каша.

— А по другим предметам?

— Этого я не знаю. Судя по классному журналу, учились они либо хорошо, либо очень хорошо.

— Их не преследовали? Не травили? Отличников часто не любят.

— Этих — точно нет. Их побаивались. Не только одноклассники, даже старшеклассники сторонились. Был один случай…

— Да? — подтолкнула капитанша.

— В январе. Сразу после каникул. В школу перевели одного ученика, десятиклассника. Тот паинькой не был, наоборот. Требовал у тех кто младше денег, и вообще… Хотя семья не то, чтобы приличная, бери выше — у отца три магазина, мать депутат, местный, конечно. Опора власти. Ну, и десятиклассника прозвали Опорой — он высокий был, на опору высоковольтной линии походил. Начал трясти наших семиклассников. Чтобы по пятьдесят рублей каждый ему приносил ежедневно. А Лёня Абель спокойно так, при всех, сказал, что мелочиться ему некогда, он завтра пять тысяч принесет, и чтобы до лета больше его не тревожили. Ну, неси, неси, обрадовался Опора. Ты, главное, сам не опоздай, к первому уроку подойди, ответил Леня.

А ночью Опору в больницу из дому забрали. Передоз. Наутро в область отправили, местным не доверяя. Только до области он не доехал, в машине умер. Дело, понятно, замяли — как так, у таких больших — по меркам нашего городка — людей сын от передоза умирает. Написали «острую сердечную недостаточность». Сам мэр на похоронах присутствовал. И начальник местного РОВД. Только после этого никто больше запугивать ребят не решается, денег не трясет.

— То есть вы считаете, что Лёня Абель как-то причастен к смерти этой вашей Опоры?

— Как он может быть причастен? Это невозможно. Кто он, а кто Опора. Они на разных орбитах, только в школе и пересеклись однажды.

— А откуда этот ваш Опора брал наркотик?

— Это уж не по учительской части. Говорят, из отцовских запасов, но мало ли что говорят. Это у полиции нужно выяснять. Я же говорила, на похоронах присутствовал начальник РОВД, вот вы у него и спросите, как полковник полковника.

— Значит…

— Значит, совпадение. Лёне повезло, что Опора в тот вечер ошибся дозой, а Опоре не повезло. Но люди суеверны. Я просто привела этот случай, чтобы показать — нет, никакого особенного давления на них я не замечала, но полагаю, что в случае чего они смогут за себя постоять.

— Семиклассники? Вы не переоцениваете их возможности?

— Не думаю. Нужно будет — и в полицию обратятся, и в родительский комитет. Ладно, не хотела сор из избы выносить… Был у нас физрук, на девочек заглядывался, если не больше. Так Ольга Бондаренко написала заявление в РОВД, а с ней и Антон Яковлев, мол, и к нему физрук подкатывался. И всё.

— Что — всё?

— Уволился физрук. Уволился и уехал. Дело возбуждать не стали, нет доказательств, или не искали. Но уехал. Так что зубастенькие семиклассники. По крайней мере, эти. И Виктор Голодковский был таким же. До самоубийства довести его никто не мог. Сомневаюсь.

— А в семье?

— Нормально в семье. Не хуже, чем у большинства. Даже лучше. Отец, хирург, ещё за год до закрытия больницы выучился на сантехника, мать, детский врач, теперь штукатур-маляр. Без работы не сидят, хотя и не грузятся сверх сил. Труд свой ценят недешево. В прошлом году семьей ездили в Грецию на две недели — это мне ученики рассказали, не Виктор. Уже потом. В этом, летом, собирались на Красное море.