Генри Хаггард - Рассвет

Воспоминания о вчерашних откровениях вспыхнули в голове Артура, однако он оказался на высоте положения.

— Трезвенник, — серьезно отвечал он, — это человек, который пьет только пиво!

Анжелу вполне удовлетворило такое объяснение, несмотря на некоторую его противоречивость.

Это был очень приятный обед. Как же хорошо быть молодым и влюбленным! Как умеет любовь позолотить унылый пряник жизни, какие новые возможности наслаждения она нам открывает, а если уж на то пошло, то и страдания — тоже! Какими же чудовищными дураками она делает нас в глазах всех, кроме нас самих и — если нам повезет — тех, кого мы обожаем!

Остаток дня и вечер прошли почти так же, как и утро. Анжела провела Артура по всему дому и показала ему все места, связанные с ее странным и одиноким детством, о котором она рассказала ему множество любопытных историй. Можно сказать, что еще до конца дня он узнал всю историю ее невинной жизни и был поражен разнообразием и глубиной ее схоластических познаний, а также необыкновенной силой ее ума, которая в сочетании с ее простотой и полным незнанием светских обычаев производила впечатление столь же очаровательное, сколь и необычное. Нет нужды говорить, что с каждым часом знакомства Артур все больше влюблялся в Анжелу.

Наконец, около восьми часов, когда уже начало темнеть, она предложила ему пойти и немного посидеть с ее отцом.

— А что собираетесь делать вы? — спросил Артур.

— О, я немного почитаю, а потом лягу спать; я всегда ложусь около девяти, — и она протянула руку, чтобы попрощаться. Он бережно взял ее и сказал:

— Тогда спокойной ночи; ах, как бы я хотел, чтобы сейчас было уже «завтра»!

— Почему же?

— Потому что тогда мне сейчас нужно было бы сказать «доброе утро, Анжела», а не «спокойной ночи, Анжела». Можно мне называть вас просто Анжелой? Мне кажется, мы уже достаточно хорошо узнали друг друга.

— Да, конечно, — рассмеялась она в ответ. — Все, кого я знаю, зовут меня Анжелой, так почему бы и вам не называть меня так?

— А вы будете называть меня Артуром? Все, кого я знаю, зовут меня Артур.

Анжела заколебалась и покраснела, хотя точно не знала, почему.

— Д-да… полагаю, что да, если вы этого хотите… Красивое имя — Артур… Спокойной ночи… Артур! — И она убежала.

Когда его спутница ушла, Артур неторопливо вошел в дом. Дверь в кабинет была открыта, и он вошел без стука. Филип, сидевший и рассеянно смотревший на холодный камин, быстро обернулся, услышав шаги.

— Ах, это ведь вы, Хейгем? Наверное, Анжела ушла наверх; она очень рано ложится спать. Надеюсь, она вам не наскучила, а эта старая болтунья Пиготт не заговорила вас до полусмерти. Я уже говорил вам, что мы странная компания, но если вы находите нас более странными, чем ожидали, то могу только посоветовать бежать от нас прочь.

— Благодарю, но я чудесно провел этот день.

— Если так — я рад это слышать. Вас, должно быть, легко удовлетворить — ум обитателя Аркадии и все такое прочее… Выпейте немного виски и раскурите трубку.

Артур так и сделал, и вскоре Филип, взяв непринужденный тон джентльмена, всегда выгодно отличавший его от кузена, завел разговор о перспективах и делах своего гостя, особенно о его денежных делах. Артур отвечал ему достаточно откровенно, но разговор о деньгах явно не имел для него того очарования, какое он имел для хозяина дома. На самом деле Артура всегда отличало отвращение ко всему, что имело отношение к деньгам; утомленный, в конце концов, денежными подробностями и бесконечными исследованиями тайн инвестирования, он воспользовался паузой, чтобы попытаться сменить тему.

— Что ж, — сказал он, — я весьма признателен вам за советы, поскольку сам очень невежественен в этом вопросе и терпеть не могу иметь дела с деньгами. Я тяготею к вечным первозданным истинам и считаю, что нам всем было бы лучше жить без денег.

— Я всегда полагал, — отвечал Филип с полупрезрительной улыбкой, — что желание иметь деньги, или, если взять их эквивалент у дикарей, раковины и тому подобное, было как раз одним из первых принципов человеческой природы.

— Может быть, и так, но в таком случае я искренне желаю, чтобы о нем поскорее забыли.

— Простите мои слова, — рассмеялся Филип, — но это речь очень молодого человека. Если вы устраните деньги, то лишите жизнь главного интереса и разрушите социальную структуру мира. Что такое власть, как не деньги? Комфорт — деньги, социальное устройство — деньги… даже и любовь, и здоровье, и само счастье — это деньги, деньги, деньги. Скажите мне, — продолжал он, вставая и обращаясь к Артуру со странной серьезностью, — какой бог более достоин нашего поклонения, чем Плутон? Ведь если мы будем прилежно поклоняться ему, ставя его идолов на возвышенных местах, то он никогда не подведет нас в нужде.

— Подобное поклонение редко приносит с собой длительное счастье. Жадно стремясь к получению средств наслаждения — разве не теряем мы саму способность наслаждаться?

— Пфуй! Это отговорка глупцов, тех, кто не знает, не может чувствовать. Но я — знаю и чувствую, и говорю вам, что это не так. Собирание этих средств само по себе доставляет удовольствие, потому что дает осознание собственной силы. Не рассказывайте мне о Судьбе; этот соверен (тут он бросил монету на стол) — печать самой Судьбы. Я предстаю перед вами, по всей видимости, бедным и беспомощным человеком, социальным изгоем, которого следует избегать и даже можно безнаказанно оскорблять. Пусть так — но скоро деньги все это исправят. С их помощью я стану могущественным и любимым всеми. Да, уж поверьте мне, Хейгем, деньги — это живая движущая сила; оставьте их лежать в покое — и они станут накапливаться; расходуйте их — и они удовлетворят всякое ваше желание; берегите их — это обязательно, это важнее всего — и вы получите в свои руки рычаг, который способен перевернуть мир. Говорю вам, нет такой высоты, на которую они не могли бы привести вас, нет пропасти, через которую они не перекинут мост!

— Кроме, вероятно, — произнес Артур, воспользовавшись паузой, — утесов загробного мира и еще — могилы.

Его слова произвели странный эффект. Красноречие Филипа иссякло, и на мгновение в глазах появился страх.

Воцарилась тишина, которую никто из них, казалось, не хотел нарушать. Между тем внезапно поднявшийся ветер начал стонать и вздыхать среди полуодетых ветвей деревьев в саду, творя, как подумалось Артуру, весьма печальную музыку. Внезапно Филип положил руку на плечо своего гостя, и тот почувствовал, что рука эта дрожит, как осиновый лист.

— Скажите мне, — произнес Филип хриплым шепотом, — что вы там видите?!

Артур вздрогнул и проследил за направлением его взгляда: Филип смотрел на голую стену напротив окна, в том конце комнаты, где была дверь.