Василий Щепетнёв - Зимний Мальчик

— Мы с Олей посоветовались и решили…

— Погоди, погоди… Что значит — посоветовались? Когда?

— Вчера вечером. И сегодня утром. Знаешь, Чижик, есть такое полезное изобретение, как телефон.

— Ну да, догадываюсь. А мы сейчас так, перекрикиваемся по воздуху. Ладно, посоветовались и что?

— Помнишь, как мы на море пели?

— На море?

— Не придирайся. На водохранилище. На дамбе. После кино.

— «What is a yath», как забыть.

— Ну вот, ты и споешь.

— Я?

— Ну да. У тебя же голос починился, так что давай.

Незадача. Надежда меня знает издавна. Помнит юное дарование, вундеркинда, звезду пионерских утренников.

— Ты не забыла, там пели вы, я же только подвывал.

— Не скромничай. Но мы тоже будем петь, а ты как думал.

Ага. Девушки мечтают о сцене и славе. Это понятно. Считают, что коренник, то есть я, вывезет. А они, пристяжные лошадки, будут красоваться, потряхивая гривами. Вот что она, волшебная сила искусства, с людьми делает. Вчера послушали концерт, потом посмотрели оперетту, а сегодня уже рвутся на сцену.

— Тогда приезжайте ко мне, репетировать.

— Почему к тебе?

— Я живу один, и мы никому не помешаем, это первое. У меня есть рояль, это второе. И я буду учить вас петь, это главное.

— Но мы…

— Петь на сцене — это другое. Либо по-моему, либо никак.

— Хорошо, мы приедем. Когда?

— Прямо сейчас. Время не терпит.

— Ага. Передаю трубку Ольге.

— Чижик, ты и правда согласен?

— Почему нет.

— А у нас получится?

— Не попробуем — не узнаем. Получится.

— Тогда мы едем.

Девушки поспешают медленно, пока соберутся, пока причешутся, то да сё. Час у меня был.

И я успел пожарить яичницу с помидорами и салом, съесть её, убраться на кухне и написать три партии — для Ольги (сопрано), Надежды (меццо-сопрано) и себя (тенор. Лирический тенор). И ещё много чего сделать. Девушки прибыли только к четырём. На обкомовской «Волге». С чемоданами. Однако.

Я смотрел из мансарды. Ага, пошли к даче Стельбовых. Видно, решили пожить здесь, в Сосновке. Почему бы и нет? Дом тёплый, к тому же на даче постоянно живет прислуга, семейная пара: кухарка-горничная и мастер-на-все-руки с пистолетом. По штату положено.

Наконец, девушки собрались с духом и пришли.

Мы репетировал три часа. Надо бы больше, но пусть втянутся. А вы как думали петь легко? Ага, ага. Легче легкого. Как под парусом идти, канаву копать или вышивать крестиком. Со стороны всё легко. Когда умеешь. Надежда хоть в музыкальной школе училась. Уже основа. А Ольга дремуча и невежественна, думает, что способности к вокалу либо есть, либо нет.

Так-то оно так, да не совсем. Петь, бегать, прыгать могут все дети. И, при надлежащей тренировке всякий ребенок — или почти всякий — может выполнить норму третьего разряда. А потом взрослеют, петь стесняются, прыгать тоже.

Но Ольга и Надежда не такие уж и старые. На третий разряд я их подтяну. Если очень постараемся — и я, и они.

А мы постараемся. Обещаю.

Так я и сказал девушкам, мол, труд — наше всё. Если, конечно, вам важен результат.

Они призадумались.

Вот-вот, красавицы. Будет слава, нет, не знаю, но пота мы прольем немало.

Нам вместе еще долго учиться. Шесть лет. И я постараюсь, чтобы впредь вы крепко подумали, прежде чем заявлялись на всякие певческие конкурсы.

Но один раз — ладно. Один раз можно.

Запоздно девицы ушли на дачу Стельбовых. Для поднятия духа я проводил их «Колыбельной» Моцарта. Маменька мне пела её в раннем детстве. Мне, конечно, до маменьки далеко, но подражание великим порождает иллюзию величия. Ну, если стараться.

Я постарался, подпустил сладости неимоверной, но тут она был к месту. Во всяком случае девицы обернулись и долго махали руками. Оно, конечно, может, комаров отгоняли, но какие в октябре комары?

Утром я выкатил из гаража «ЗИМ». Сам бы поехал электричкой, но втроем, да с учетом Ольгиной ноги «ЗИМ» — то что нужно. На заднем диванчике много свободнее сидеть, чем даже в «Волге». Ну, и дверь удобно раскрывается, выходом вперед. Я ее и раскрыл, садитесь, пожалуйста.

Сели, не чинились.

И только потом подумал: а, собственно, если бы не я с «ЗИМом» подкатил, как бы Ольга добиралась до института? Отец бы прислал обкомовскую «Волгу»? Нет, может, и прислал бы, но ведь не прислал! Выходит, меня измерили, исчислили и сочли пригодным. Ну-ну.

Первой парой сегодня биология. Практическое занятие. Ассистентка дала задание и ушла. Сидим, рисуем увиденное в микроскопе — демонстрационный препарат. Яйца остриц, да. Микроскопы у нас исторические, с дореволюционным стажем. Но что им сделается, им возраст не помеха.

Переговариваемся вполголоса. Больше о посвящении в студенты. Исподволь интересуются, куда это мы втроем ушли. Девочки отвечают честно — в театр. «Летучую мышь» посмотрели, потом с артистами посидели после спектакля. Да, шампанское, было. Да, конечно, Чижик развез по домам. Чижик добрый, правда, Чижик?

— Видел, вы и сегодня на шикарной тачке приехали, — сказал Игнат Шишикин.

Мы уже не первый день учимся, кое-что друг о друге знаем. Одни так просто душа нараспашку, и про дедушку с бабушкой расскажут, и о том, что из окошка видно, и о любимых фильмах-книгах-песнях. Иные молчуны. Пуд соли съедим, тогда разве…

Игнат приехал из Тбилиси. Там, в Тбилиси, говорит, поступить в медицинский возможности никакой, нечего и пытаться. Особенно Шишкину.

— Ну, приехали, — вступил в разговор я. — А что?

— Нет, ничего. У джигита должна быть машина, — сказал он чуть насмешливо.

— У джигита голова должна быть. А машина, ружье, кинжал — дело наживное, — ответил я, продолжая рисовать. Рисую я если и на первый разряд, то на слабенький, условный. Дедушка даже и не настаивал, чтобы я выбрал стезю художника. Рисуй, пиши, но для души, говорил он. Главное — видеть, а техника приложится.

А что я видел? Яйца остриц, малое увеличение. Сорокакратное.

— Значит, у тебя голова хорошая? Примерно на лимузин? — не унимался Шишикин.

— Послушай, Игнат, ты что, завидуешь? Не завидуй. Машина мне в наследство досталась, от дедушки. Считай, просто повезло. А вот ты выучишься на хирурга, да не просто хирурга, а проктолога, вернешься в Тбилиси, станешь знаменитым, оперировать будешь товаровед, завсклад, директор магазин, купишь дом, машину, и Нино еще очень пожалеет, что заглядывалась на Вахтанга, а тебя в упор не замечала — откуда взялись Нино и Вахтанг, даже и не знаю. Ляпнул и ляпнул. Сумасшедший, что с меня взять.

Но Шишикин покраснел, засопел и даже отвернулся. Ого, попал! В больное место!

Минуты две все молчали, а потом разговор возобновился, но разговор частный, каждый о своем. А не о моём.

Очевидно, что я выделяюсь. Группа у нас не простая, экспериментальная, с максимальными проходными баллами, рабфаковцев нет. И родительские доходы у всех выше среднего. Но я в колхоз не вернулся, это первое, оперу сочинил — это второе, теперь вот «ЗИМ» — совсем уж третье. Так что с того? Скромнее быть? Да я и так скромный. А стыдиться мне нечего, ни дедушкиной машины, ни своей оперы.