Василий Щепетнёв - Зимний Мальчик

Ближе к полуночи я ушел из гостиной в спальню, лёг в кровать — со дня восемнадцатилетия я сплю в дедушкиной спальне. Потому что хозяин, да. Кровать — девятнадцатый век, дуб. Широкая, прочная и удобная. Матрас, коечно, новый, на заказ. Заказывал дедушка, а получать его довелось уже мне.

«Спидола» по-прежнему со мной. Сначала послушал «VOA» для практики в американском английском. У них президентские выборы. Я болею за МакГоверна, но победит, боюсь, Никсон. Ладно. Перенастроился на любимую «ту оу эйт», свел звук к минимуму. И заснул.

Проснулся в три с минутами. Без крика, но почти. Опять меня ели крысы.

Интересно, долго я это выдержу?

Прошел на кухню, взял стакан воды, ложку земляничного варенья. Лесная земляника, дикая. От кошмаров не помогает, но вкусно.

Сел в кресло у окна гостиной, приоткрыл форточку и настроился слушать дождь.

В форточку влетела бабочка. Большая, с комсомольский билет, и цвета такого же. Летом они здесь встречаются, но в ноябре? Или на чердаке очнулась? Я позавчера запустил АГВ, стало тепло, а тепло, как известно, идет вверх, на чердак. Вот бабочки и думают — лето вернулось.

Бабочка уселась на штору, глазищами сразу во все стороны смотрит. Хорошо, хоть не ворон залетел. И что мне с этой бабочкой делать?

Кто-то шуршит под окном. Тихонько бьется в стекло. Ещё одна бабочка?

Я выглянул.

Васин. Николай Васин, погибший два с лишним месяца назад у деревни Кротовые Дворики. В битве за картошку.

— Пусти… Пусти…

Вид у Васина был не очень. Нет, ни гниющей плоти, ни трупных червей, напротив — одет в костюм из тех, что сельским десятиклассникам покупают на выпускной вечер, лицо нарумянено, а шов по черепу почти и не виден. Но я-то знал…

— Явился, значит, — сказал я в форточку. Было страшно, я дрожал. От Васина веяло могильным холодом. Но вид я держал бодрый. Нельзя им показывать, что боишься.

— Как видишь. Пусти в дом, а?

— Не всему виденному стоит верить. В зеркале, поди, не отражаешься?

— Пусти, узнаешь.

— К Шифферсу тоже приходил?

— Он что, нажаловался?

— Не то, чтобы жаловался. Поделился. Подготовил. Предупредил. Ладно, и как там, на той стороне?

— Не знаю, меня на ту сторону пока не перевели. Не всех, понимаешь, переводят. Тебя вот тоже… Пусти…

— Меня? Я что, умер?

— Уже забыл? Это бывает. Чего хорошего — помнить смерть? Ничего хорошего. Пусти, а? Мне нужно сказать тебе… срочно сказать… очень важное.

— Говори так¸ мне слышно.

— Это нужно сказать лицо в лицо, глаза в глаза. Пусти…

Я посмотрел в глаза Васина. Мутные, белесые. Глаза мертвеца.

— Не пущу!

— Ну, да не к спеху. У нас вся смерть впереди. Бывай. Увидимся.

И Васин начал исчезать. Постепенно. Сначала исчезла одежда, потом кожа, обнажив мышцы и внутренности, потом остался лишь скелет, а потом истаял и он.

И сразу в глазах потемнело, и очнулся я уже в кресле. Шея затекла, и холод из форточки.

Ну да, сон. Продолжение кошмара. Что же ещё, если не сон?

На столе стакан с водой и вазочка земляничного варенья.

С таким вареньем никакой ром не нужен.

— Все взяли лист бумаги. Обыкновенный тетрадный лист.

— Двойной? — спросил Самойлов.

— Хватит и одинарного. Взяли? Пишем: я, фамилия, имя, отчество, такого-то года рождения, прошу принять меня в профсоюзную организацию медработников Черноземского государственного института имени Николая Ниловича Бурденко. С уставом профсоюзной организации ознакомлен и согласен полностью. Дата — первого сентября тысяча девятьсот семьдесят второго года. Фамилия разборчиво, затем подпись.

Профсоюзный полувожак, студент шестого курса, оглядел нас, студентов-первокурсников. Дело было между парами, когда история партии уже кончилась, а неорганическая химия еще не началась. Нас задержали в кабинете истории, мол, будет важное сообщение. Этим сообщением и был профсоюзный полувожак. Вожака полного посылать к первокурсником посчитали излишним.

— Погодите, я должен прояснить детали, — не унимался Самойлов. Был он парнем серьезным и въедливым, несмотря на несколько комичный вид: худой, высокий, говорил дискантом и одевался проще простого.

— Какие еще детали?

— Я, да и все мы — не медработники. Медработниками мы станем, только начав работать. По окончании медицинского института и получения диплома. Некоторые, впрочем, могут и раньше, если пришли в институт после медучилища. Но в нашей группе таких нет.

— И что? — спросил полувожак.

— Возникает вопрос — а зачем нам вступать в профсоюз?

— Для стажа, например.

— Какого стажа? Трудовой стаж исчисляется с начала трудовой деятельности. Учеба в мединституте трудовой деятельностью по закону не считается и в стаж не входит.

— Профсоюзного стажа.

— В чем выражаются преференции профсоюзного стажа? Я не знаю.

— Так узнай сначала.

— Именно это я и собираюсь сделать.

— Профсоюзы оказывают материальную помощь студентам. Дают льготные и бесплатные путевки, талоны на диетическое питание и многое другое. А, главное, профсоюзы составляют и подают списки на стипендию, — победоносно сказал полувожак. — Это, думаю, стоит сорока копеек ваших взносов.

— Я все-таки проконсультируюсь с мамой, — сказал Самойлов.

— Проконсультируйся, проконсультируйся, — уже снисходительно сказал полувожак. — А кто у нас мама?

— Кто у вас — не знаю, а моя мама — прокурор центрального района нашего города, — невозмутимо ответил Самойлов. — Кстати, а как вас зовут? Фамилия, имя, отчество?

— Зачем это вам? — снисходительность исчезла, словно и не было.

— Может понадобиться.

— Хохряков я. Вадим Хохряков, — буркнул полувожак, поняв, что не скажет сам — скажут в профкоме.

— Благодарю, — сказал Самойлов.

Ай да Суслик, ай да прокурорский сын! Суслик — это прозвище Самойлова. Он, кстати, в колхоз вовсе не ездил, и — ничего.

— Так, остальные, надеюсь, написали? Сдавайте заявления.

Все подходили, клали заявления на стол.

— А вы? — Хохряков смотрел на меня. — Вам тоже нужно у мамы про-кон-суль-ти-ро-вать-ся?

— Нет, не нужно. Просто я уже.

— Уже что?

— Я уже член Союза Композиторов. А это и кузница, и житница, и здравница.

— А, вы Чижик, да. Ну, это другое дело. Если в Союзе Композиторов, тогда конечно, — он собрал заявления. — Да, к понедельнику проведите профсоюзное собрание и выберите профгруппорга.

Он ушел, унеся с собой половину сорокапятиминутного перерыва. Сейчас подобные перерывы между парами — излишество. Вот на старших курсах, когда занятия будут проходить в клиниках, еще и не успеешь добраться от одной больницы до другой, за сорок пять минут-то. Человеку с автомобилем проще, конечно.