Василий Щепетнёв - Зимний Мальчик

После обеда я немного поспал. Совсем немного, минут сорок. Компенсирую ночные побудки. Когда проснулся, Вера Борисовна уже уходила. Вечерело.

Я проводил её до калитки, по пути решая с ней, где разбивать клумбу, кого из садовников звать, где будет маленький огород с непременной соткой картошки, символом самодостаточности, картошки, которую и посадить, и убрать должен сам хозяин. Ну, и съесть тоже, хотя не возбраняется разделять трапезы с друзьями. Домашние — те само собой. Дедушка собирал с этой сотки ведер шестьдесят, а в хороший год и все восемьдесят. Голландскую картошку голландским способом.

Ну да. А я ему помогал. Известное дело. И да, посажу, не рассыплюсь. Нужно будет посадочный материал с селекционной станции заказать, чтобы привезли. А подготовят огород — вскопают, очистят от сорняка, добавят удобрение — добры молодцы по велению Веры Борисовны.

Приходится вникать.

Не успел подняться — соседи въехали. Весна же. Время переезжать в Сосновку. Соседи у меня Ольга и Надежда. Ну, Ольга-то понятно, а Надежда — тоже понятно. Родители немного поворчали, но отпустили с облегчением. Шесть человек на три комнаты тесновато будет, а пять все-таки полегче. И да, прав барон: трудно с жильем пролетариату умственного труда. Он, став водителем, получит квартиру много-много раньше Надежды. Ну, если Надежда не поедет в Кротовые Дворики, там с жильем полегче, но и жилье то с будочкой во дворе. И что делать молодой девушке в Кротовых Двориках?

Они выгрузили чемоданы из такси, и, завидя меня, замахали рукой, мол, чего смотришь, иди, помогай.

Но моя помощь не понадобилась. Из обкомовской дачи вышли Павел и Пелагея, обслуга. Ну и пригляд, как можно без пригляда, потому и отпускает Андрей Николаевич дочь на дачу. А что вместе с Надей, так даже лучше.

Ладно, сами придут.

Пришли через полтора часа. Головы мыли, не иначе.

— Тебе, Чижик, нужно с нами ходить на занятия. Подтянешься, приёмам всяким обучишься, и вообще… — сказала Ольга.

— Вообще я и так занимаюсь. По системе профессора Петровой. Двадцать раз отжимаюсь каждый день.

— Двадцать раз? Да мы за занятие сто раз отжимаемся!

— Этого я и боюсь. Ну куда мне сто раз. Умру.

— Не бойся, Чижик, мы не сразу сто, мы в четыре подхода.

— И не уговаривайте.

Пообещал вернуться к этому осенью.

Потом девушкам захотелось осмотреть подвал. Каприз весенний.

Я в подвал спускаюсь редко. Даже не подвал, цокольный этаж, а всё равно редко. В детстве, в первом классе, мне местные пацаны рассказали страшилку, что под Сосновкой лежит царство мертвецов, и они там, под землёю, роют ходы и по ним ползают туда-сюда. Бывает, и в подвалы заползают.

Я пришел домой, и всё выложил. Дедушка только нахмурился, а бабушка сказала, что мертвые никогда детей не хватают, живых нужно остерегаться, а не мертвых.

С тех пор я вырос, но подвал по-прежнему не манит. Детские страхи прочнее бетона.

А делать нечего, спустился.

— Здесь сердце дома, АГВ. Сейчас работает в четверть силы, через неделю буду отключать.

— Сам?

— Зачем сам, придет газовщик, всё проверит, опломбирует и отключит. Газ, это штука такая… с ним только серьезно. Здесь — электрощит. Провода в доме медные, на пятьдесят ампер рассчитаны.

— Что ты, Чижик, нам про амперы?

— Сами просили экскурсию, вот и получайте. Здесь чистая кладовка — банки с соленьями, другое, третье. Зимой плюс десять, летом до пятнадцати.

— А где банки-то?

— Бабушка этим занималась. А теперь некому, да. Дальше кладовка грязная, в ней будет картофель, ну, и свекла, тыквы всякие, прочие пустяки. Загружается прямо со двора, чтобы лишнего не пачкать, — и я провёл девушек по всему подвалу. Хотя дальше шли всё больше пустые отсеки: дедушка любил порядок, хлама терпеть не мог, и если вещь нельзя было починить, он её ни в подвал, ни на чердак не определял. Только на свалку.

— А здесь что?

— Здесь ничего. Просто помещение.

Помещение было большим. Семь на восемь. И без окон. Я включил свет, лампочку на сто пятьдесят ватт. Дедушка и здесь провел ремонт — покрасил, обновил линолеум.

— По проекту полагалось убежище. На случай атомной войны. Вся Сосновка строилась на случай атомной войны. Внезапного нападения. И руководство должно было здесь ночевать в случае обострения ситуации. В Сосновке то есть. Да такое же убежище и в вашем доме есть.

— Есть, — согласилась Ольга. — Только у нас там и в самом деле убежище. Ну, вроде того. Окна, как и здесь, нет, нары всякие, лежаки, аппаратура для связи…

— Ну так у вас резиденция, а у меня просто дом.

— И не жалко, что столько места пропадает зря? — спросила Надежда.

— Ладно, выкладывайте, что задумали?

— А ты не хочешь, Чижик, сделать здесь спортзал?

— Зачем мне спортзал?

— Поставишь шведскую стенку, тренажеры, маты уложишь…

— Восемь матов, очень даже ничего будет, — добавила Ольга.

— Что — восемь матов?

— Шестнадцать квадратных метров. Мы тебя тренировать будем. Броски отрабатывать, приемы всякие. Тебе полезно будет.

— А не мало будет — восемь матов? Ну как улечу?

— Можно больше, — охотно согласилась Ольга, — здесь и двенадцать запросто поместятся. Но у нас сейчас на примете только восемь.

— Ну нет. Не нужно на мне ничего отрабатывать. Спасибо, но не нужно.

— Это сейчас не нужно. А потом вдруг и нужно будет. А матов-то и нет. Это такая вещь, маты… На дороге не валяются.

— А где валяются?

— В «Спорттовары» завезли.

— И вы, конечно, их сразу и купили.

— Да, восемь штук. Ольга хотела их у себя положить, в своём подвале, а там, оказывается, нельзя. Там убежище.

— И мне, значит, нужно их сюда перевести и здесь разложить?

— Нет-нет-нет. Мы сами всё сделаем.

— Вы?

— Нам помогут. Ребята из школы милиции.

— Ну, если помогут…

Потом мы немного посмотрели мой новый телевизор, попили чаю с пирогом, и девушки ушли восвояси.

Спорткомната — это неплохо. А ребята из школы милиции… Во всём есть прок. Увидят пустой подвал, поразмыслят, и не придут меня грабить.

Я всё ещё не привык, что дом мой. Хотя уже и обживаюсь. Спальню обжил. В гостиной телевизор поставил. А в кабинет — пишущую машинку «Рейнметалл». Расчехлил, чуть смазал, заправил новую ленту и начал изучать слепой десятипальцевый метод по учебнику Березина. У Джека Лондона Мартин Иден, помнится, научился за день. А я же пианист, у меня кисти крепкие, к работе привычные.

Я не просто так шлепал, а вдумчиво. Около полуночи услышал шум. Приехал Андрей Николаевич, Ольгин отец. Его «Волгу» я определяю по слуху, как и папенькину, и с полдюжины других.

Что приехал, понятно. Непонятно только, почему он пошел не на свою дачу, а ко мне.

Пришлось опять спускаться.

— Давай поговорим здесь, — сказал Андрей Николаевич.