В Слесарев - Геймекер

Вспомнив, что вчера, по пьяни не стал заполнять анкету посетительницы, поставив прочерк во всех графах, Алекс схватился за свою бритую голову. Отсутствие сексуальной биографии программа расценила как девственность и лишила его ее, в полном соответствии с действиями вчерашних партнеров.

К счастью, ничего из произошедшего в тот вечер в постели Лекс не запомнил.

С тех пор аватар «Антуанетты» болтался в браузере и сегодня, в недобрый час, попался под руку. Алекс нажал тревожно мигающую кнопку. Экран высветил окно сообщений, которое проинформировало, что он беременен сроком в 10 недель. Далее оно сухо довело до его сведения, что услуга прерывания беременности в их заведении платная и стоит 300000 сатоши (примерно 1000 долларов). Воспользоваться данным сервисом, согласно законодательству Российской Федерации, он может в течение 10 дней, до наступления срока в 12 недель.

В противном случае, беременность продолжит свое развитие, однако через 3 месяца прервется самопроизвольно, так как программное обеспечение «Тихого дома» пока не в состоянии обеспечить ее течение на больших сроках. Если он заинтересован в рождении ребенка, то должен оплатить соответствующую работу программистов в 50 битков (примерно $ 150 000).

В заключение, монитор подсластил пилюлю, предложив найти других желающих на эту услугу. В случае успеха сумму разделят между ними, а он получит бонус в 10% за каждого привлеченного реферала.

В русском языке существует лишь одно слово, способное передать гамму чувств, которую испытал Алекс, ознакомившись с этим сообщением. Он охуел, ощутив, как спина покрывается холодным, липким потом. В прошлый раз ему и в голову не пришло, что перед тем, как появляться в баре, неплохо бы поставить спираль. Сегодня он припоминал как бармен, с намеком поглядывая на крутившихся возле него мужиков, настойчиво рекомендовал ему сделать это, в имевшемся при борделе гинекологическом кабинете, всего за 10 долларов. Однако тогда Алекс даже не понял, что тот имеет ввиду.

Алексею – Алексу, Лексу, Лексусу исполнилось 26 лет. Он владел несколькими мелкими фирмами в одном из окраинных районов Москвы, занимавшихся ритейлом, логистическими услугами и коллекторской деятельностью, был видным, мускулистым парнем и имел немалый авторитет в среде, в которой вращался.

Алексей не был ни уголовником, ни по-настоящему крутым. Но его характер и немалая часть бизнеса оказались замешаны на природной способности вызывать чувство мужского превосходства у окружающих. Хотя Лекс не прилагал больших усилий, он ценил в себе это качество, культивируя его всеми возможными способами. Он никогда не надел бы несоответствующих статусу часов или костюма, не сел в недостаточно крутой автомобиль. Постепенно этот стиль стал его второй натурой.

Но даже не это было главным в имидже Лексуса. Основной фишкой выбранного им стейла был образ парня, живущего по дворовым понятиям. В нем сочетались пацанская удаль, похуизм и почти дурное упрямство. Этот фасон, воспринятый со времен дворовой юности, со временем прирос к нему как вторая кожа.

Понятий законопослушности, порядочности, чести и честности в том виде, в каком их позиционировало презираемое им, трижды поганое государство, в котором он жил, он не признавал. Когда-то давно он, выбрал девиз из песни, услышанной в старом фильме: «Какое мне дело до всех, до вас!», до сего времени оставшийся краеугольным камнем его мироощущения.

Однако, во многих случаях своей непростой и достаточно бурной жизни, Лексус попросту не мог поступать иначе, чем обязан, согласно своим представлениям. Он никогда не отдал бы ни грамма своего, но не обворовал бы пацанчика из близкого круга, хотя без малейшего колебания отнял бы деньги, имущество и даже жизнь у человека, по его мнению, имевшего их необоснованно, не в соответствии со своим рангом, авторитетом и заслугами.

Нужно отметить, что эта моральная позиция оказалась адекватна среде, в которой Лекс жил и вел дела. Она позволяла иметь, хотя и небольшой, собственный бизнес. Его уважали. Авторитет, способствовал тому, что его частенько приглашали арбитром в некрупных разборках, которые возникали в округе. И если Лексус соглашался рассудить тот или иной конфликт, все знали – ни купить, ни запугать, ни как-то по-другому повлиять на его решение – невозможно.И вовсе не потому, что он «хороший». Просто он не мог поступить иначе. Даже если бы захотел.

Эго упорство проистекало даже не столько из понятий, сколько от ощущения, что он, именно Он! существует не просто так, болтаясь, как дерьмо в проруби. От природы, не слишком завися от мнения окружающих, он ощущал себя столпом, якорем, придававшим устойчивость самому миру, в котором жил, в гораздо большей степени, чем все попы, президенты, а может и боги вместе взятые. Он точно знал, что его миссия ничуть не менее значима.

Алексей ни разу не встречал человека более достойного уважения, чем он сам, и это чувство непременно хотел сохранить до конца жизни.

Вопрос авторитета, статуса, образ простого, твердого пацана для него – далеко не последнее дело. Поэтому, виртуальный бордель, куда он захаживал, изредка дорываясь до компьютера, точно так же как спортзал, или баня, где они проводили время с приятелями, был не простой, а статусный. Это было «Черное отделение» «Тихого дома».

Лекс облазал весь интернет, прежде чем нашел нечто подобное, и с удовольствием рассказывал приятелям о его порядках.

Глава 21

Николай и Алла сидели за столиком уличной кафешки Пхукета. Вечерний, еще горячий воздух был наполнен южными ароматами. Пахло выброшенными на берег прелыми водорослями, какими-то диковинными растениями, булькающей в квадратных сотейниках едой, сдобренной множеством специй, названия которых мы даже и не слышали. Стада тук-туков и мотобайков волнами неслись поодаль, переговаривались друг с другом негромкими, но почти непрерывными гудками.

В огромных терракотовых жбанах, наполненных водой, вздрагивающих стоячими круглыми волнами от проезжавших мимо машин, белели лилии и кувшинки, между которыми неспешно плавали небольшие аквариумные рыбешки. В пятнах освещения, за столиками, натыканными между невысокими раскидистыми пальмами, стоящими почти на проезжей части, сидели люди. Лампы выхватывали из темноты куски организуемого ими пространства, в меру отстраненного, но в то же время единого со всеми другими. И света, и тьмы было ровно столько, сколько нужно, чтобы и улица, и небо, и люди находились в гармонии, чувствовали себя непротиворечиво, уютно и спокойно, даже несмотря на то, что голосящие сиренами байки носились в полуметре от их коленок.

За прилавками и в проемах дверей стояли люди, на лицах которых блуждали спокойные, никому конкретно не предназначенные улыбки. Казалось, с начала времен, на протяжении множества поколений у этих людей не было поводов для спешки или неудовольствия. Они словно поглощали из окружающего пространства флюиды, которые нельзя было назвать ни радостью, ни счастьем, потому что эти слова были бы слишком вульгарны, чрезмерно грубы для обозначения того блаженного состояния, которое, казалось, было абсолютно недостижимым для нас – душ пришлых, обожженных северными ветрами, морозами и мерзкими рожами, глядящими с экранов наших телевизоров.