Мария Валерьева - Будничные жизни Вильгельма-Почитателя

Вильгельм встал со стула, подошел к глобусу, стараясь не смотреть на материки, достал бутылку настойки и отпил. Горячая жидкость обожгла язык, но Вильгельм продолжал пить и опустил только пустую емкость. Руки тряслись.

Всего год, прежде чем все, что ему дорого, превратится в пустоту. И за это время придется определить судьбу каждого своего ненавистного ребенка. Решить, жить ли им или умереть. Он знал – Штаб никогда отвергнет свое же писание. Особенно, касающееся его Планеты. Им-то все равно. Сидят у себя и в ус не дуют. А у него тут жизнь.

Он ведь столько всего пережил с этими гнилыми людьми. После стольких тысячелетий бок-о-бок они не казались ему заготовками из пробирок, они даже не столько похожи на тех существ, которыми он их задумал – эволюция внесла свои коррективы. Люди были живыми, чем-то невероятным, пусть и жестоким. Триумф биологии и всей истории: в кои-то года Почитатель создал настоящий вид – самостоятельный и ни на кого не похожий внутренне (о чем прежде и вовсе не говорили), а не просто образцы с конечностями и органами внутри тела.

Вильгельм опустился на диван и посмотрел на потолок. Третья планета мигала синим цветом, так приветливо и отрешенно одновременно, что ему стало очень грустно. Никогда они не создавали ничего подобного. И в одно нажатие должны были все уничтожить.

– Господин, а можно я возьму ваш гель для душа? – спросил откуда-то взявшийся Нуд в розовом полотенце и шапочке с рисунком уточек на голове.

– Бери что хочешь, Эрун, – прошептал Вильгельм, а Нуд, то ли испугавшись своего настоящего имени, то ли из сочувствия к Хозяину, исчез.

«И через год ничего уже не будет, Нуд. Ни тебя, ни уточки, ни геля для душа, ни Планеты», – пронеслось в голове, и он, не в силах совладать с чувствами, уткнулся в подушку.

Он видел смерти, видел трупы и взрывы целых систем планет, но никогда это не приносило такой боли, как сейчас. Вильгельм даже боялся представить, какого это – видеть гибель трудов всей своей жизни. Без Земли ничего не будет больше приносить радость, хотя бы мимолетную.

Он посмотрел в окно. По улицам шагали люди, горели фонари, бегали бездомные коты. Где-то пели песни, а под окном старушка тащила огромные пакеты.

Можно попытаться. Постараться связаться с коллегами, обсудить хоть что-то. Пусть они и приехали сюда не так давно, но должны были чувствовать к Земле хоть что-то. Может быть, есть шанс расселить население. Приспособить Луну. Оживить Марс. Да хоть что-то, но не Армагеддон.

Вильгельм зашторил окна, накрылся пледом и погрузился в мысли, одну мрачнее другой. До утра в квартире не проронили ни звука.

Это произошло в самом обыкновенном городе. Он не был мегаполисом, но и совсем маленьким его назвать язык не поворачивался. Люди в городе жили в основном самые обыкновенные, но иногда встречались и особенные, впрочем, как и везде. Все в нем было тривиально, начиная панельными многоэтажками и заканчивая клумбами из шин, в которых росли плешивые растения. Но даже в самом обыкновенном месте на Земле всегда может случиться что-то странное.

В тот день на проспекте Свобод моросил дождик, падал мелкий снег, липкий и отвратительный, и вообще было настолько противно, что Вильгельм пожалел, что вышел на улицу. Ладно бы доехал на машине, но ведь Джуди, увидевшая его на экране Связистора, ужаснулась бледному лицу и приказала срочно отдохнуть.

«Эльгендорф, даже не думай! Быстро вышел куда-то и пошел!» – вскрикнула она, как обычно – громко и настойчиво, а Вильгельм поморщился. Он ненавидел такой ее голос, но спорить бесполезно – Джуди была прилипчивой и всегда стояла на своем до победного конца.

У Вильгельма немного кружилась голова – он впервые за пару недель вышел на свежий воздух и задыхался. Почитатель бы и хотел проклинать Джуди, которая когда-то была даже большим, чем обычной знакомой, но прекрасно понимал, что ей, пожалуй, единственной не все равно на его здоровье. Нужно быть хотя бы немного благодарным.

Проспект Свобод был страшным и неказистым, хотя и соседствовал с ярким проспектом Обещаний, а в серую погоду сливался с небом и походил на бесконечную череду тоски и слез. Вода лилась по фасадам домов, капала на головы прохожим и иногда плевалась штукатуркой. Вильгельм натянул капюшон почти до подбородка, чтобы не видеть кошмара вокруг, и шел по наитию, куда-то вперед, где должен стоять уродливый розовый дом с винным магазином на цокольном этаже. Ему нужно срочно попасть в двадцать седьмую квартиру.

Мимо тащились серо-черные, нагруженные одинаковыми пакетами, люди. Шеренгой, будто под счет. Наверное, в продуктовом начались скидки на что-то ненужное и все ломанулись туда. Если через пару дней такая будет в другом конце города – случится то же самое.

По дороге неслись машины, где-то на вокзале звонили часы и оглашали отбытие поезда. Почитатель морщился – он никогда не любил вокзалы и вообще старался близко не подходить к железным червям с бесконечной вереницей купе и проводниц с невкусным чаем. Однажды он проехался на таком и пытался забыть увиденный кошмар пару месяцев. Ноги Вильгельма тонули в лужах, вода в ботинках хлюпала, из рук он не выпускал сигарету.

Наконец-то показался злополучный дом номер триста пятьдесят один, который все знали только по магазину на первом этаже – вроде как там продавали очень хорошее вино. Вильгельм обошел его вокруг и попал во двор. На лавке у детской площадке спал мужик в лохмотьях, чуть поодаль раздавались смачные плевки, из квартиры на первом этаже слышался грохот посуды. Две старушки, сидевшие на лавке под навесом, проводили Вильгельма придирчивыми взглядами.

– Опять алкаш какой-то, – шепнула одна из них, совсем старая и почти беззубая. – Смотри, какой угрюмый и страшный. И руки дрожат. И глаза злые! Больной какой-то!

– Да точно. Или наркоман! За дозой пришел. Наверное, к Людке с двадцать пятой идет. К ней часто такие ходят. – Кивала вторая, поживее, но с глумливым лицом.

Вильгельм молча прошел мимо и зашел в теплый подъезд, все стены которого увешаны ржавыми почтовыми ящичками с потекшими номерами квартир. Пахло плесенью и колбасой. Будка консьержки была покрашена по ржавчине и уже начинала рыжеть. Над столиком ее висела иссушенная герань и чеснок. В шкафчике работал телевизор и показывал политическую программку. Женщина сидела, отвернувшись от окошка, и хлебала суп из контейнера, челюсть ее ходила туда-сюда и стукала зубами.

– Здравствуйте, я к Виталию в двадцать седьмую, – сказал Вильгельм, заглянув в окошко, а работница чуть не поперхнулась.

Она медленно повернулась, зыркнула на него увеличенными очками глазами, скрытыми за мутью стекол, помолчала пару секунд, а потом сжалилась: