Олег Колмаков - Злая память

Успокаивало лишь одно, очень скоро он встретится с семьей. И хотя бы на время забудется весь былой позор и внутренние душевные терзания с ним связанные.

О своем досрочном возвращении Князев предпочел не оповещать. Не хотелось Валерию, чтоб кто-то из друзей или знакомых, ни дай-то Бог, вдруг устроил ему нечто похожее на торжественную встречу. Ну, не было нынче повода, для какого-то веселья.

В его дорожной сумке, конечно же, болтались кое-какие заранее купленные подарки – определённая дань принятым в их семье традициям. Тогда как неожиданное возвращение и лишние тридцать дней, проведенных в кругу семьи, и должны были стать главным подарком. Впрочем, взаимоотношения с супругой у Князева были по-прежнему натянуты, потому и возвращался он, прежде всего к сыну. А там, глядишь, и с Лариской всё притрется и образуется.

Короче, Князев готовил сюрприз. Потому и замок квартиры он открыл своим ключом почти беззвучно. Вовнутрь вошел на цыпочках. По коридору двигался тихо, ступал осторожно, заранее зная, какая из половиц может скрипнуть. Едва дыша, заглянул в дальнюю комнату, где горел свет. Именно оттуда и доносились звуки, обозначавшие чьё-то присутствие…

«Предательство» и «измена» – как известно, понятия одного порядка. По своей подлой сути, они являются практически синонимами. Ведь как одно, так и другое – выражают крайнюю степень попрания верности чему или кому-либо.

«Уж лучше б я сдох в Чечне!..» – именно эта грешная мысль мелькнула в голове Князева, когда заглянув в комнату, он застал врасплох свою супругу в постели с мужчиной. И не просто с мужчиной… Когда-то Валерка считал его своим другом. Это был тот самый Сашка, неизменно флиртовавший с его Лариской на их дружеских вечеринках.

Факт, как говориться: был на лицо.

Увидев в дверном проёме Князева, Лариска лишь вызывающе усмехнулась. Тогда как Сашка мигом вскочил на пол. Смущённо натягивая на себя штаны, он попытался хоть чем-то оправдаться перед нежданным гостем.

– Ты, Валерка, не подумай ничего плохого… Это получилось у нас впервые и чисто случайно… И вообще, мы лишь целовались… Ну, а о том, чтобы согрешить и вовсе не думали…

Уж лучше б он помалкивал.

Отчаяние, бессилие, некая тоска и внутренняя боль – всё это и многое другое, накопившееся за последнее время, вдруг залпом выплеснулось из Князева наружу.

Бил больно… Нет, не бил. Скорее, он их молотил. Молотил больно, безжалостно и чрезмерно жестоко, невзирая на хруст костей, на крики и мольбы о пощаде. Словно расправлялся он сейчас вовсе не с теми, кто совсем недавно был ему дорог, а с самыми настоящими чеченскими отморозками, только-только отплясавшими на его кровати свой безумный зикр.

Лариска, Сашка, чеченские боевики – все они нынче были для Князева врагами, без каких-либо отличий и разницы. Потому и не было в нём ни жалости, ни послаблений.

Когда же запал злости иссяк, вернувшийся с войны офицер сгреб свои самые необходимые вещи и покинул: в прямом и переносном смысле, свой разбитый семейный очаг.

Всю свою сознательную жизнь майор был твердо убеждён в том, что поднять руку на женщину – самое последнее для мужика дело. Однако в тот пасмурный осенний вечер, Валерий вдруг понял, что и в этом, казалось бы, непререкаемом правиле, возможны свои исключения. Отчасти, он успокаивал себя ещё и тем обстоятельством, что руку он нынче поднял вовсе не на жену и не на женщину, а на последнюю тварь.

Остаток вечера Князев провел в близлежащей дешёвой забегаловке, заглушая душевную боль изрядным количеством водки. Он коротал время в ожидании наряда милиции. Отчего-то, майор был абсолютно уверен в том, что за нанесение тяжких телесных повреждений, его обязательно «закроют».

«Как не крути, а обошёлся я с ними чересчур жестоко… Лариска, и без того баба мстительная… Кто-кто, а она уж точно не упустит шанса со мной поквитаться. Да, и плевать…»

Свою жизнь, майор считал уже конченой. Сейчас он не видел в ней никакого смысла.

Потому, из чисто спортивного интереса, Валерий и задавался в тот вечер несколько иным вопросом.

«Интересно, впрягутся за меня наши?.. Попытаются ли чем-то помочь?.. Возможно, ребята-сослуживцы ещё как-то подсуетятся… А вот начальство – нет. Эти наверняка предпочтут, остаться незапятнанными. Как говорится: вовсе ни «при делах». Они, скорее уволят меня задним числом и сдадут ментам со всеми потрохами… Уж слишком много врагов, я успел нажить за последнее время…»

Тем не менее, ни в этот день, ни на следующий, майора так никто и не потревожил. Не было каких-либо повесток, арестов, задержаний. То ли Лариска побоялась «строчить» на него заявление, то ли Сашка, чувствуя за собой крайнюю степень вины, сумел-таки, отговорил её от этой грязной затеи.

Примерно через месяц, Князев получил письмо от побитого любовника. Именно этим посланием, майор и ставился в известность о том, что застигнутая на адюльтере парочка, прихватив с собой Валеркиного сына, выехала за пределы Российской Федерации. Квартиру они оставляли майору. Все хлопоты по оформлению развода и прочим мелочам, ему предлагалось решить самостоятельно, по его же личному усмотрению.

С тех самых пор, какая-либо связь с «бывшей», у майора окончательно оборвалась. Князев не знал ни города, ни страны, в которой нынче проживал его сын. Тогда как наводить справки, бегать по инстанциям или обращаться к кому-то с личной просьбой – Валерий посчитал ниже своего достоинства.

Сразу после тех «семейно-боевых» событий, Князев вернулся на «базу». Сами понимаете: досрочно. Выглядел он в тот период предельно подавленным и опустошённым. Словно робот (чисто механически, на полном «автомате») Валерий исполнял то, что от него требовалось – ни больше и ни меньше. Какому-либо общению предпочитал тихое уединение. И всё думал, думал и думал.

«А собственно, зачем обманывать самого себя?.. Мне уж давно следовало признать тот факт, что наш с Лариской брак никогда не был идеальным. Скандалили, неделями молчали, были и обиды, и временные разъезды… Ну, а в последнее время наши отношения и вовсе зашли в тупик. Вполне допускаю, что она держалась вовсе не за меня, а за мои «боевые». Потому и о разводе, речь так ни разу и не заводилась… – рассуждал про себя Князев. – …Всевозможные супружеские обострения, обычно воспринимались мною не иначе, как временные неурядицы. И уж тем более, не могли они послужить оправданием для откровенной измены…

Кто ей мешал оформить наш разрыв официально? Коль не желаешь ты жить с данным мужчиной, так распрощайся с ним раз и навсегда… Допускаю, что хотелось ей и рыбку съесть и ещё, кое на что сесть… Но зачем же вот так?.. Ниже пояса…

А впрочем… Может и к лучшему, что я застал их врасплох. Ведь не вернись я в тот вечер домой, так бы и ходил «рогоносцем», ни о чем не подозревая.