Лев Леонтьев - Боль

«Сначала мир казался большим, неизведанным, прекрасным. Потом странным, неуютным, страшным. Потом – ненужным. А потом мир вдруг сжался до размеров тела. Основными его проявлениями стали: стук сердца, биение пульса в запястьях и боль – страшная боль в утробе. Порой – одышка. А ещё – эмоциональные волны и ветра, временами переходящие в ураганы. А потом выяснилось, что мир не менее необъятен, чем прежде, но его бесконечность непостижимым образом вписывается в объём тела. И тот мир, который прежде считался единственным, и этот, вновь открывшийся – оба настоящие. Но при этом второй – главнее. И где-то там, в его пучине, в ураганах и пустоте, тишине, грохоте проклятий и шелесте молитв – ты сам. Этакая жемчужина. И все предыдущие и последующие годы, оказывается, даны для того, чтобы отыскать эту жемчужину, вытащить её на свет Божий и заставить засиять на солнце. А для того, чтобы это произошло, нужно много терпения. Открыл мир внутри себя?.. Смотри и слушай. И чтобы ты ни услышал, чтобы ни увидел – не спеши с выводами, не создавай правил и законов – смотри и слушай дальше!.. Все истинные правила и законы не просто созданы – они существовали всегда и навсегда останутся незыблемыми. Смотри и слушай. И выбирай, отделяй зёрна от плевел. Но не рассчитывай, что получишь доказательства: вот это правильно, а это нет. Сам решай. Ошибёшься – поймёшь со временем. А может, и нет. Но пристать к какому-то берегу необходимо. Нельзя всё время болтаться в неопределённости…»

-7-

Первый апрельский рабочий день в ПТО Верхнебрындинской ГРЭС начался как обычно. И в кабинете, где не покладая рук трудился Панкратов – тоже. Маша поспешно уткнулась в свою книгу, Вася – в свою. Но уже через полчаса ситуация резко изменилась. Нагло распахнулась дверь, и в кабинет ворвался заместитель начальника ПТО Валера Жилистов. Следом за ним бодро вошёл человек среднего роста, лет пятидесяти. Джинсы, белые кроссовки, голубой джемпер с вышитым слева на груди красным цветком. Вроде, мак, хотя, возможно, роза.

Мужичок доброжелательно посмотрел на обитателей кабинета, улыбнулся.

– Это наш новый работник!.. – опустив приветствие, пролаял Валера. – Расписаев Юрий Андреевич. Будет сидеть в вашем кабинете.

При последних словах начальника население кабинета недоумённо завертело головами. И куда планируется поставить ещё один письменный стол?.. Уж не на их ли головы?..

– Разберётесь!.. – правильно истолковав возникшее движение, гавкнул Жилистов, тем не менее, с сомнением оглядев имеющуюся в наличии площадь. Да, если б отодвинуть стенку с окном… хотя бы на метр, шансов разместить в кабинете ещё одно рабочее место было бы значительно больше. – В тесноте да не в обиде!.. – ещё громче гаркнул Валера и ткнул пальцем в проход между столами. – Здесь будет стоять стол Расписаева!..

– А где же… – жалобно начал Вася, но осёкся.

«Где он будет ходить туда-сюда!.. – догадался Панкратов и ухмыльнулся. – В коридоре, Вася!.. Наконец-то перестанешь мелькать перед газами и мешать мне размышлять!..»

Расписаев деловито оглядел указанное Жилистовым место. «Отлично!.. Разместимся!..» – говорил весь его вид.

После обеда ещё один письменный стол был установлен, и Расписаев аккуратно разложил на нём бумаги. Компьютер асушники обещали подготовить и принести на следующий день, к обеду, не раньше, но Юрий Андреевич не собирался мучиться бездельем: познакомившись с соседями по кабинету, углубился в изучение документации.

Ровно в пятнадцать ноль-ноль мобильник, прицепленный на брючный ремень Расписаева, издал довольно неприятный писк, мужчина резво подскочил и начал выполнять гимнастические упражнения. Старательно покрутил головой, весело помахал руками. Повертел корпусом, пустился в присядку. Достал из письменного стола кружку с собственным портретом на боку, налил холодной воды из кулера, напился. И снова его вниманием завладели документы.

В шестнадцать ноль-ноль с ремня Расписаева снова раздался противный писк. На этот раз новый обитатель кабинета занялся приготовлением чая.

В шестнадцать пятьдесят, повинуясь всё тому же неприятному писку, Расписаев оторвался от бумаг, аккуратно разложил их на столе и, прикрыв глаза, ушёл в самого себя. В смысле – начал медитировать.

В семнадцать ноль-ноль Расписаев, встрепенувшись от писка мобильника, резво подскочил, схватил портфель и, попрощавшись с коллегами, направился к двери.

«Какой он, однако… аккуратный, – покачал головой Панкратов, проводив взглядом спину новичка, скрывшуюся за дверью. – И предсказуемый… В будущем».

На следующий день сослуживцам Расписаева стал известен его дообеденный распорядок дня. С восьми ноль-ноль до восьми часов десяти минут – погружение в себя. В девять часов – утренняя гимнастика и кружка холодной воды. В десять – чаепитие. Одиннадцать пятьдесят – погружение в себя… В двенадцать Расписаев ушёл в столовую, вернулся ровно в час дня. Десять минут погружался в себя… Собственно, с этого места всё пошло так же, как и в предыдущий день. Промежутки между перечисленными мероприятиями Расписаев заполнял работой.

Заслышав писк расписаевского мобильника, Панкратов, Петров и Соколова дружно бросали свои дела и принимались увлечённо и изумлённо наблюдать за действиями нового коллеги.

Спустя неделю выяснилось, что Юрий Андреевич, несмотря на свою огромную работоспособность и страстное желание работать, работать, работать, – вовсе не прочь поболтать. Видно, поначалу он привыкал к новому коллективу. А как освоился – его просто понесло. Затеяв разговор, Расписаев мог забыть даже о необходимости выполнять порученное ему задание. Но ни в коем случае не пропускал мероприятий, выполняемых по сигналу мобильника. Каким бы ни был интересным разговор, стоило раздаться уже хорошо знакомому всем писку – Расписаев останавливался на полуслове или переставал слушать собеседника и начинал заниматься делами в соответствии со своим личным расписанием. Случалось, правда, что мобильник пищал во время разговора с начальником. Понятное дело, Юрий Андреевич не смел послать руководителя куда подальше. В таких случаях он становился рассеянным, глотал слова и комкал фразы, на вопросы собеседника отвечал невпопад. Случалось, начинал нервничать, повышал голос. Нарушать составленное, видимо уже давно расписание для Расписаева было делом чрезвычайно нежелательным и неприятным. Что же касается его соседей по кабинету, то привычка нового коллеги делать всё по времени сначала смешила и удивляла, а потом они привыкли к ней, и Расписаев за свою собранность и последовательность стал даже пользоваться огромным уважением товарищей по работе. Да, иногда мы уважаем друг друга не за то, чему хотели бы научиться и следовать сами, а просто за то, что сосед умеет и делает нечто, одному ему свойственное. Уважаем, не задумываясь при этом: а в самом ли деле за это следует уважать?..