Денис Лукьянов - 12 смертей Грециона Психовского

– Даже я не до конца понимаю, какие я Рыбы, а ты вон все знаешь, – улыбнулся Грецион, – Если бы я был такой ленивой Рыбой, то не поехал бы с тобой ни к драконам, ни по островам, а просто бы валялся и занимался ерундой – хотя, сейчас такое кажется сущим наказанием. И все же очень заманчивым, с какой-то стороны. Вообще, знал бы ты, откуда Рыбы пошли и что значат… Это очень интересно и весело, но не веселее Козерога, конечно 6 6 Небольшой экскурс, который Грецион с удовольствием рассказал бы в другой ксерокопии: знак Зодиака Рыбы был связан с богом Энки (Эа) – богом мудрости. Вода традиционно ассоциировалось с мудростью и знанием, а потому и с Энки. К тому же, во время Зодиака Рыбы, висящего в небе, разливались реки. Бонусом к этому – по шумерским мифами именно Энки создал пресные воды из своего семени. Козерог тоже ассоциировался с этим богом. По одной из версий, рыба смешалась с козлом, т.к. на печени козла гадали жрецы, гадание – это мудрость, ясновиденье. Рыба туда добавилась по описанным выше причинам. .

Аполлонский махнул рукой – мол, расскажешь другой раз – и допил наполовину полный (именно так!) стакан. Психовский тоже сделал глоток коктейля, оставаясь в трезвом уме, хотя нотки алкоголя уже начинали покалывать в голове.

– Я думаю, – откинулся художник на спинку дивана, – что сейчас мы дошли то того состояния, когда можно поговорить о твоем Вавилонском Драконе. Просто если ты сошел с ума, отправлю тебя в психушку прямо сейчас, а то начнешь еще ночью ходить сюда и пить с призраками, а не со мной.

– Я готов говорить о нем в любом состоянии, – для уверенности Грецион сделал еще глоток, потом неуверенно помешал остатки на дне стакана, решаясь начать разговор. – Если он не мерещится мне наяву. Ты знаешь, что я не вижу ничего странного в его существовании как таковом – а почему бы и нет? Так даже интереснее. Но меня пугает, что он мерещится мне , и я не могу понять, настоящий он или нет.

– Если бы ты выступал перед роем ученых, тебе бы уже давно вызвали скорую.

– Предварительно освистав, – добавил Психовский. – Я был бы очень рад увидеть и погладить такого дракона, но если он настоящий, то как-то уж резко объявился. А еще, в последнее время мня как-то дурновато, я не в своей тарелке, и что-то слишком часто меня одолевает дежавю

– О, де-жа-вю, де-жа-вю, – по-французски просмаковал Аполлонский. – Феномен, суть которого науке до конца не известна и, чую я, известна не будет, пока мы лезем в космос, хотя столько всего непонятного прямо под носом. Но, друг мой, де-жа-вю отлично лечится! Чем мы сейчас и занимаемся.

Аполлонский подлил себе виски. Друзья чокнулись.

– М, – пришла мысль Федору Семенычу, пока он пил. – Как там, кстати, звали твоего Вавилонского Дракона? Ну или зовут. У меня вылетает постоянно…

– Сирруш, – должен был сказать Грецион Психовский, но в этом оттиске его опередили.

Профессор и художник повернулись на голос. Там стоял вытянутый и тонкий, как гладильная доска, китаец в строгом черном костюме – после общения с иностранными студентами, Грецион и Федор Семеныч, люди уже опытные, могли сразу отличить китайца от корейца и японца, что у простых смертных получается редко, и часто незнание это рождает кучу конфликтов.

Говорил китаец по-английски – Психовский с Аполлонским китайского как раз и не знали.

– Я предпочитаю произносить с одной «р», так немного проще, – недоверчиво посмотрел на подошедшего профессор.

– Прошу прощения, – извинился китаец, – что так спонтанно врываюсь в вашу беседу, это очень невежливо, но достопочтимый господин Сунлинь Ван попросил меня перевести ему вашу оживленную беседу, а когда услышал от меня о Вавилонском Драконе, очень заинтересовался вашим разговором, пожелав присоединиться, если вы позволите.

Этот массив текста китаец-переводчик отчеканил почище, чем заучивший мантру брахман.

– А господин Сунлинь не хотел бы… – начал было художник, но остановился.

Из-за спины тощего китайца, словно выйдя из своего карманного измерения, появился еще один – только на этот раз низенький и очень старенький, лысенький, одетый в упрощенный вариант национального костюма. Аполлонский, как художник, ждал еще традиционной бородки а-ля Конфуций, но разочаровался – бородка-то была, но скорее козлиная, чем благородная конфуцианская.

– Ах, теперь я понял, – закончил Федор Семеныч.

Сунлинь Ван пробормотал что-то на китайском – переводчик согнулся, пружиной выпрямился и проговорил:

– Господин Ван просит прощения за то, что не показался сразу, и предлагает угостить господ напитками за такое ужасное с его стороны поведение.

– Бросьте, – махнул рукой Грецион. – Давайте сначала мы вас угостим. Ну присаживайтесь, чего уж там, поговорим о Вавилонском Драконе Сируше, раз хотите.

Почему-то здесь профессор даже не сомневался – просто чувствовал, что поговорить надо.

Дождавшись перевода и внимательно все выслушав, Сунлинь Ван кивнул, улыбнулся, поклонился и сел на диван напротив профессора, а переводчик – рядом с Психовским, для удобства.

– И что будете пить? – уточнил уже Аполлонский, глотнув виски.

– Достопочтимый господин Сунлинь Ван говорит, что предпочел бы саке, потому что давний друг подсадил его на этот напиток, – практически синхронно перевел тощий в строгом пиджачке.

– Отлично, – хлопнул Психовский в ладоши по привычке, чем напугал переводчика – старик же лишь улыбнулся.

Дождавшись напитков, все четверо вернулись к разговору, попутно представившись.

– Ну и о чем же вы хотите поговорить? – первым взял право голоса Грецион.

Старый китаец кивнул молодому – тот полез в карман пиджака, как-то странно двигаясь, словно суставы его не функционировали, и каждый раз рукам приходилось складываться и раскладываться, как кусочку оригами или, для более точно сравнения – раскладушке.

Совершив еще одно такое ломаное движение, переводчик вытянул руку, передав Психовскому визитку, украшенную двумя бронзовыми – только не Вавилонскими – драконами. С обратной стороны, на китайском и английском значились контакты, имя старика и род его деятельности. Грецион сначала даже внимания не обратил на написанное, но потом резко вернулся к визитке, словно вспомнив о включенном утюге. Профессор прочитал вслух:

– Достопочтимый господин Сунлинь Ван, алхимик, член Древнекитайского Общества Алхимиков и Мудрецов.

Профессор глянул на Аполлонского – тот выглядел не менее удивленным, но отнюдь не напуганным. В конце концов, алхимики, пусть даже китайские, пусть даже в двадцать первом веке, пусть даже подслушивающие ваш разговор – это же не маньяки.

– Я почему-то думал, что в Китае алхимией уже никто не занимается, – пожал плечами Федор Семеныч.