Владимир Ашихмин - Легенды Соединённого Королевства. Величие Света

Серебристый дым окутывал всё плотнее. Через десяток шагов я уже не видел ничего кроме тех ирреальных светящихся глобул. Содрогаясь в пульсации, они подплывали то ближе, то почти пропадали за границей различимого. Постепенно меня охватывала ажитация и чувство, что вся эта хмарь есть прелюдия к чему–то пребывающему за рамками леса и времени. Однако взволнованность, как бы абсурдно это ни было, распаляла во мне не страх, но отраду. Только суровый жизненный опыт не позволял мне сбросить заклинание и вернуть Альдбриг на место. Пахнущие гумусом и дождём глобулы болтались уже практически подле меня. Их шафранная люминесценция отдавала волнами благожелательности и расположенности. Туман сходил на нет, а вместе с ним рассасывались и газовые фонарики–поводыри. Просека расширялась, деформировалась и приобретала цивилизованный вид. У колеи, тут и там, цвели ромашки, пионы и хризантемы. Огибая пригорок, я уже знал, что будет за ним, и от того мчался чуть ли не бегом. Флюгер с залихватским петушком, печная труба, весело пыхающая снопами жара, свет в оконцах и недоделанные качели у сарая… Таким я помнил родительский дом.

– Парень, ты топаешь к магическому сосредоточению!

– Фантомов ощущаешь?

– В нём? Нет.

– Досадно…

Распустив волшбу, я остановился у резного крыльца. За овальным скосом отлакированных брёвен, по правую руку, цвёл чудесный палисадник, а дальше, у беседки, был разбит огород. Невысокий заборчик опоясывал хлев и прилегающую к нему оранжерею. В ней мама выращивала для меня раннюю клубнику.

Медная колотушка на двери притянула мои пальцы к себе. Тук–тук–тук. Сглотнув ставшую комом в горле слюну, я нерешительно замер. Тишина. А чего я ожидал? Не ожидал, но надеялся… Я повернул ручку до упора и переступил порог. Гостиная была точно такой, как в моём детстве – сиреневые занавески в лисичках, широкий обеденный стол с тремя большими стульями и одним махоньким, альков за перегородкой, в нём кровать, а рядом другая, поменьше. Узорчатый ковёр звал меня в комнатушку с бежевыми обоями. На низенькой тумбочке лежала пряжа и недовязанный свитер, напротив – два шкафа с книгами, в углу, предшествующему зажжённому канделябру и дивану, приютился каталка–конь и парочка игрушек из ваты. Я опустился на мягкий пуфик и взял в руки Медка. На потрёпанной, дружелюбно–родной мордочке плюшевого мишки расплылась улыбка–ниточка. Разгладив складочки за ушами, я потрепал ему нос–пуговку. Мой ты милый, сколько безобидных шалостей мы с тобой совершили? Сколько ночей скоротали вместе? Незатейливые мечты уводили нас в сказочные страны, где степенные вороны и кроткие зайцы жили в гармонии и дружбе с хмурыми сычами и толстыми белками. Куда канули наши фарфоровые замки? Обо что разбились их серебряные минареты и купола? О две гробовые доски… Мама! Папа! Даже умерев и воскреснув, я не позабыл и не позабуду вашу… вашу… Вы и сами всё знаете…

Прижав Медка к себе, я притянул со спинки кресла объёмистое покрывало. Аромат полыни… Под колыбельное шатание свечного пламени и всеобщую атмосферу уюта, мне не составило труда соскользнуть в реалистичное и очень необычное сновидение. То место, что мой разум избрал для передышки, было уже знакомо мне. Зрячая Крипта, название коей Лорина выудила из полустёртой таблички, мельком прочитанной мною в холле горы, более не пустовала. Десятки людей в балахонах и глазных повязках составляли мою торжественную процессию. Их мерное песнопение и барабанный ритм, доносящийся из скрытых ниш, подсудобливали моменту подобающий апломб. Задрапированные чёрным бархатом и окантованные склепным золотом панели, что полукругом вились по потолку, только усиливали производимый эффект мрачности и тайны. Освещение, повинуясь гнетущему хору и ритму барабанных палочек, плодило демонические тени, уходящие длиннополыми рваными фалдами за углы и повороты. По мере того, как я проходил сквозь удушливые залы, моя свита разрасталась, а звуковое дефилирование, вбиравшее в себя гул заунывных органов, кичилось октавами гнетущей панихиды. Когда из полутьмы нефа, в который я спустился по винтовой лестнице, выплыл куций алтарь, исклёванный рунами и кривыми символами, ритуальный шум грянул так, что со сводов посыпалась вековечная пыль. Дрожа всем телом, я встал в круг восьми факелов, подвешенных за паутинные тросы. Колдовское пламя было направленно строго в центр алтаря, на блюдо, где распластался уродливый арахнид. Именно он распространял столь едкое зловоние и, кажется, саму мглу. В его бородавчатых лапках с пятнами облезшего хитина, без устали мусолился белёсый моток… Что? Я сплю или бодрствую? Всё так предметно и так осязаемо… Из утробы лиходейского создания что–то забулькало и затрещало. Мало–помалу его невнятное «чмыканье» и скороговорное «прешепетывание» становилось понятным для восприятия.

– Ты не наш, ты не «видящий», ты не «шелкопрядный», ты не тот, но ты приглянулся нашей Праматери. Испытание было предопределено не тебе, однако Урочный» давно сгинул, а ты получил «отметку». Теперь, докажи, что достоин Её. Преодолей препятствия Испытания, срази Укулукулуна в Анкарахаде и предстань перед Непрекращающей Плести Тенета Рифф.

– О чём ты говоришь? – спросил я, передёргиваясь от омерзения.

– Ты узнаешь, ты постигнешь, если только Укулукулун не сломает, не задушит и не высосет тебя раньше, чем это произойдёт.

– Что?

Вместо ответа арахнид затеребил моток более резво, даже с некоторым остервенением. Его, безусловно, сакраментальное копошение имело надо мной действо. Оно изымало из меня нечто инородное. Над переносицей жутко сдавило, из ноздрей пошла кровь и, по–моему, я закричал, когда увидел, как вместе с ней сочится грязно–меловая масса, сама собой окатывающаяся на паучьем блюде в подобие продолговатой шкатулки. Словно под гипнозом я наблюдал, как выравниваются податливые стеночки и выстилается сетевой узор на крышке. Тёмные, с болотным отливом иероглифы дурного толка выкликивали на тальковой окантовке невообразимые письмена, непостижимая древность которых чувствовалась в каждой завитке. Замочная скважина, сформовавшаяся последней, предполагала наличие ключа. Арахнид выкопал его из своего мотка. Он был торфяным и обладал фасетчатой структурой. Не понимаю, зачем и почему, я принял ключ и шкатулку в руки.

– Эта шкатулка – Путаница – дверь Рифф. Путаница откроет для тебя путь в Анкарахаду после трёх поворотов.

– Я не буду ничего крутить.

– Тогда Укулукулун станет сводить тебя с ума и склонять к самоубийству.

– Кто он и зачем ему это?

Я приметил, что бесовский рефрен и перебой барабанов практически стихли. Неф светлел, а люди вокруг, покачивая плечами, как бы таяли и воском оседали на старинные плиты.