Джеймс Кервуд - Северный цветок

Филиппу еще дважды пришлось переносить на плечах лодку, причем девушка настояла на том, чтобы он дал ей некоторые узлы и весла. Несмотря на общее отличное состояние, он все-таки время от времени чувствовал результаты чрезмерного напряжения сил за последние дни. Он мысленно подсчитал, что за истекшие сорок восемь часов он спал только шесть часов, я только этим объяснял ломоту в плечах и какую-то ноющую боль в предплечье. Но в то же время он прекрасно понимал, что не имеет права на отдых, так как находится сравнительно недалеко от Черчилла. Для него не представляло никакого труда разбить лагерь в чаще кустарников так, чтобы никто не мог добраться до них, но такая преждевременная остановка была чревата весьма неприятными осложнениями. Необходимо было пользоваться сравнительно благоприятными обстоятельствами и как можно дальше уйти от преследователей.

Как принято выражаться, он льстил себя надеждой на то, что Жанна не заметила никаких признаков его утомления, и в то же время не обратил внимания на то, что она все сильнее налегает на весла: конечно, она знала правду и, сменяя Филиппа, гребла так напряженно и так долго, что в конце концов руки решительно отказались ей служить.

Между тем Черчилл значительно сузился. С момента восхода солнца до одиннадцати часов утра пришлось пять раз переносить лодку. После пятой переноски они остановились на обед и отдыхали два часа, после чего снова начался тяжелый трудовой день. В три часа дня Жанна выронила из рук весла и повернулась к Филиппу, который только теперь заметил глубокие борозды на ее лице. Она сделала попытку улыбнуться, но вместо того на ее лице проступила гримаса переутомления. С полминуты девушка смотрела на своего спутника, не говоря ни слова.

— Филипп! — наконец, сказала она, впервые назвав его просто по имени. — Я настаиваю на том, чтобы мы немедленно высадились на берег. Если вы на это несогласны, если мы сейчас не причалим, то… я вынуждена буду оставить вас, и вам придется одному продолжать путь. Я больше не могу!

— Слушаю, капитан Жанна! — несколько смущенно ответил Филипп.

Она направила лодку к берегу, и в то время, как Филипп веслом придерживал ее, девушка приготовилась к прыжку и выскочила на сушу без посторонней помощи.

Она немедленно указала на багаж:

— Надо забрать палатку и все остальное, потому что мы останемся здесь, по крайней мере, до завтра!

Как только Филипп очутился на берегу, он обрел прежние силы. Он еще выше прежнего подтянул лодку к берегу и бок о бок с Жанной занялся исследованием прибрежной полосы. На расстоянии двухсот ярдов от воды они вышли на прекрасно укатанную оленью тропу, которая привела их на небольшую открытую площадку, окруженную частью скалами, а частью березами, соснами и низкорослыми елями. Перейдя по тому же оленьему следу лужайку и углубившись несколько в чащу, они увидели очаровательный, бурный ручеек, имевший не больше двух ярдов в ширину и змеившийся между деревьями и высокими мшистыми пригорками. Это было идеальное место для привала, и Жанна громко кричала от восторга, когда попробовала студеную воду ручья.

Филипп вернулся к реке, искусно, запрятал лодку в зелени, скрыл по возможности все следы их пребывания на берегу и начал переносить вещи на лужайку. Маленькую шелковую палатку, предназначенную для Жанны, он поставил на самом краю леса и немедленно после этого разложил костер. С совершенно исключительной радостью он начал собирать большие и малые ветки для ложа девушки. Он так долго и тщательно собирал «материал», как он про себя выражался, что не успел оглянуться, как в лесу стали сгущаться сумерки. В отблесках веселого огня Жанна выглядела, как румяное яблочко. Она нашла где-то большой, совсем плоский камень и решила использовать его в качестве стола. Забывшись, она начала напевать но вдруг вспомнила, что находится в присутствии не Пьера, а постороннего человека, испугалась и прекратила свою простенькую песенку. Филипп, вернувшийся уже с последней охапкой, стоял позади нее и радостно улыбнулся поверх ветвей, когда она повернулась и устремила на него смущенный взор.

— Вам нравится здесь? — спросил он.

— О, тут очаровательно! — воскликнула ока со сверкающими от блаженства глазами.

Ему вдруг показалось, что она выросла за ночь. Она стояла с высоко поднятой головкой и с полураскрытым ртом и озиралась по сторонам.

— Очаровательно, очаровательно! — повторила она, глубоко вдыхая бальзамический воздух Пустыни. — Знаете, мсье Филипп, ничто на свете не может заменить мне эту природу! Поймите: ведь я родилась здесь! И я мечтаю о том, чтобы здесь же умереть. Только…

Ее лицо затуманилось на миг, но она пo-пpeжнeмv смотрела на Филиппа.

— Только одно меня огорчает! — добавила она. — Ваша цивилизация! Я боюсь, что она разрушает все, к чему только ни прикоснется!

С этими словами она вернулась к своему камню-столу.

Филипп бросил на землю свою ношу.

— Ужин готов! — провозгласила она, и ее личико прояснилось.

— Жанна! — сказал Филипп после ужина, делая неимоверные усилия над собой для того, чтобы не коснуться ее руки. — Я прекрасно понимаю, что вы хотели раньше сказать. Еще два года назад я горой стоял за эту самую цивилизацию, а теперь я рад, как никогда, от сознания, что написал вам и что вы знаете мое нынешнее настроение. Этот мир я люблю точно так же, как и вы, и решил никогда больше не уходить из него!

Жанна молчала.

— Но есть одна вещь, — продолжал он, заранее готовясь к ответу, который должен был последовать. — Одна вещь в данную минуту меня интересует больше всего остального. Вы родились в этом краю, который, по вашим словам, дороже вам всего на свете. Вы ненавидите цивилизацию и в то же самое время вы вызвали сюда, на север, человека, который научил пас всему тому, что необходимо знать в цивилизованном мире! По вашим словам я могу судить, что это — самый замечательный человек на всем белом свете!

Он замолчал и дрожал в ожидании ответа. Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем Жанна собралась с ответом. Наконец, она сказала:

— Это — мой отец, мсье Филипп!

Филипа не промолвил ни слова. Вечерний мрак скрыл его лицо от девушки. Она не видела выражения его глаз, как и не заметила того, что он готов был броситься к ее ногам.

— Позвольте, — нерешительно начал он. — Ведь вы говорили о себе, о Пьере, о вашем отце и еще об одном человеке, который проживает в Божьем Форте. Я полагал, что этот четвертый — ваш воспитатель!

— Нет, четвертый — это сестра Пьера! — возразила Жанна.

— То есть ваша сестра! Значит, у вас есть еще сестра?!

Казалось, он слышал, как девушка затаила дыхание.

— Послушайте, мсье! — воскликнула она через мгновение. — Я должна рассказать вам кое-что относительно Пьера. Эта история случилась очень много лет тому назад. Дело происходило в середине зимы, и Пьер был тогда еще почти мальчиком. Однажды на охоте он набрел на след, по которому определил, что здесь недавно прошла женщина в мокасинах. Кругом не было ни малейших признаков жизни, и он решил пойти по следу, Он нашел, мсье, ту женщину, которую искал, — она была уже мертва. Она умерла от холода и голода. Если бы он подошел к ней на какой-нибудь час раньше, то, несомненно, спас бы ее, потому что на ее груди он нашел маленького ребенка, который был еще жив. Ребенка этого он принес в форт к одному очень почтенному и благородному человеку, который жил почти в полном затворничестве. Все эти годы старик посвятил воспитанию найденыша, про которого никто не мог сказать, где его мать и где отец, кто он и откуда явился. И вот каким образом случилось, что Пьер стал братом найденного ребенка, а старик — его отцом! Нет на свете другого отца, который бы так любил и пестовал своего ребенка!