Корней Азарофф - За то, что дорого

Вскоре смех стих, и кто-то окликнул малыша:

– Фрэнки! Поди сюда! Оставь ты его! Давай лучше выпьем!

Его дружок, судя по заплетающемуся языку, был такой же пьяный, как и Фрэнк, но малыш отреагировал на приглашение без какого-либо заметного умственного усилия. Пошатываясь из стороны в сторону, он вернулся на прежнее место. Я снова сел на табурет, невольно усмехаясь. Ну и денек! Ни секунды покоя.

На улице послышался бешеный топот конских копыт и испуганные вскрики прохожих. Лихорадочная дробь стихла у коновязи салуна, и я внутренне приготовился встретить еще трех-четырех посетителей. Нет, определенно, для одного дня знакомств многовато.

Двустворчатая легкая дверь с шумом распахнулась, и на чистый дощатый пол бара ступил крупный красивый человек лет пятидесяти с револьвером на поясе и хлыстом для верховой езды в руке. У него за спиной стояла пара высоких, примерно моего роста парней, которые держали по винтовке марки «генри». Приглядевшись повнимательней, я узнал в одном из них того грозного всадника, что ехал тогда на гнедой лошади и который хотел мне что-то сказать, да передумал.

Ранчер обвел помещение глазами собственника. Видели бы вы, как люди словно ссутуливались под его взглядом. Все разговоры смолкли в один миг, наступила тишина. Только Фрэнк что-то продолжал бормотать, но его моментально протрезвевший приятель ткнул коротышку кулаком в бок, и тот притих.

Вновь прибывший засмеялся, будто услышал безумно смешной анекдот, и сделал несколько шагов по направлению к стойке. Ребята с винтовками следовали за ним, как привязанные.

– Джо… – начал было он, обращаясь к бармену, но, увидев меня, осекся.

От его взора, каким он проткнул меня насквозь где-то в области горла, свалился бы самый большой бык из любого стада. Но у меня еще оставался кофе, и я не был намерен бросать его на произвол судьбы.

Ранчер придвинулся поближе ко мне и громко спросил:

– А ты здесь что потерял? Тебя сюда разве звали? Я что-то не припомню…

– Я еду, куда хочу, и останавливаюсь, где мне нравится.

Ему явно не пришлось по душе то, что я сказал. Ничего, пускай привыкает, если собирается жить со мной на одной территории.

– Ты, видать, не знаешь, с кем разговариваешь, – продолжил он. – Меня зовут Клинт Айелло, а это, – он указал на парней, – мои сыновья.

Он, наверное, думал, что его имя прозвучит для меня, как грохот барабанов. Мне стало жаль его, – он ошибся.

– Очень интересно. Спасибо, что познакомил меня со своей семьей. Надеюсь, мы подружимся. А как поживает твоя супруга?

Он стал белее, чем лист бумаги, на котором было нацарапано меню. Мгновение спустя его лицо покрылось красными пятнами. Он стал похож на чайник, слишком долго стоявший на огне. Казалось, еще немного и из его ушей повалит дым.

– Слушай, ты! – он быстро обрел утерянный на время дар речи. – Ты что, не понял?! Я спрашиваю, как твое имя?!

– А, может, тебе заодно назвать и номер стойла, в котором стоит моя лошадь? – поинтересовался я, нагло глядя на него.

Такой поворот вещей Айелло не устраивал. Это было заметно не только по выражению его глаз. Еще чуть-чуть и до конца недели точно, а то, может, и дольше, воспоминания обо мне отзывались бы у него в голове острой болью. Все карты перепутал один из его сыночков, мой давний знакомый.

– Па, да он врет! Он безлошадник.

Этому бесхребетному слизняку повезло, что я не привык лазать за словом в карман.

– Я выпустил свою лошадку на волю, – парировал я. – Пускай немного порезвится.

Они мне наверняка верили с трудом, пожалуй, даже вообще не верили, но челюсти у них поотвисали. У всех троих.

– Скоро мой конек вернется, и я снова оседлаю его.

Клинт быстро смекнул, что голыми руками меня не возьмешь, и применил другую тактику.

– Слушай, – намного спокойней заговорил он, – ты не понимаешь, куда суешь свой длинный нос…

– Да? А что, я разве его уже куда-то сунул? – удивился я и заверил: – Значит, пойму… со временем. А пока просто посмотрю, что за карты мне выпали и, скорей всего, сяду за тот же стол, за которым сидите и вы.

Пока я расплачивался за кофе, Айелло больше не пытался узнать ни моего имени, ни того, что я здесь забыл.

– До свиданья, джентльмены, – я чуть приподнял шляпу и направился к выходу.

Но меня остановило восклицание сынка ранчера.

– А лошади у тебя все равно нет! – голос у него был, как у обиженного маленького ребенка, который сам себе доказывает свою же правоту.

– Господи! Да не расстраивайся ты так из-за этого. Честное слово…

Я толкнул дверь и вышел на улицу.

НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО, после чересчур раннего завтрака, я снял с луки седла свое лассо и направился к корралю. Утро выдалось довольно прохладное, и холодок самым бессовестным образом забирался под куртку и рубашку. Небо к востоку окрасилось в лимонный цвет, и над линией далекого горизонта показалось солнце.

Услышав звяканье моих шпор, лошади заволновались и принялись тревожно бегать рысью вдоль задней стенки корраля. Я вытряхнул петлю, чуть размотал веревку и посмотрел на животных, выбирая себе лошадку. Сегодня мне была нужна быстрая лошадь, привыкшая работать на пару с ковбоем. Хотя, по заверениям Тома, у него все такие. Что ж, мне представился шанс поймать его на слове.

Я остановил свой выбор на крепком рыжем мерине с тонкими ногами и звездочкой во лбу. Рыжий моментально смекнул, что ему сегодня придется увидеть родную прерию не только из-за стенки корраля, и принялся втискиваться в самую середину табуна. Ага, значит, голова у него точно – не только для того, чтобы оголовье носить…

– Не, дружок, от меня так просто не отделаешься.

Уловив момент, я бросил лассо. Петля скользнула на шею мерина, и я почувствовал, как натянулась веревка. Рыжий еще немного подергался для проформы, а потом покорно подошел ко мне. Я привязал его к жерди загона, взял оголовье и хотел погладить конягу по широкой груди, но едва протянул к нему руку, как он неожиданно повернул голову, и мощные зубы лошади щелкнули в паре дюймов от моих пальцев.

Я отскочил от него, как ошпаренный. Нет уж! Благодарю покорно! Хватит с меня того, что как-то раз, когда я был еще мальчишкой, одна такая же милая лошадка цапнула меня за предплечье. Именно тогда я понял, что испытывают животные при клеймении – руку жгло как огнем. Синяк был огромных размеров и сходил долго и упорно, а последствия укуса оставались заметны спустя четыре месяца.

– Отомстить хотел, да? Ага, как только, так сразу, – пообещал я ему, связывая вместе концы поводьев. – Ладно, сейчас…

Вернувшись на исходную, я заглянул в его хитрые, немного подленькие глаза, потом пошевелил у него перед носом пальцами и, когда он снова потянулся за ними, набросил поводья ему на шею, схватил его за морду и впихнул трензель мерину в рот. Застегнув подборочный ремень, я снял с рыжего лассо, открыл ворота корраля и вывел его наружу. Кусака стал смирный, словно ягненок, но я ему еще все же не доверял.