Леонид Волчек - Миша

Вскоре яма, где упокоился старенький дедушкин запорожец, была засыпана, а дёрн бережно уложен на прежнее место. Вздохнув облегчённо, Миша бережно свернул целлофан в трубку. Трубку аккуратно прислонил к стволу дуба рядом с лопатой, улыбнувшись мысли, внезапно пришедшей в голову: «Как же будет озадачен человек, обнаруживший лопату и рулон целлофана посреди леса».

Отряхнув куртку и джинсы, словно желая вместе с крупинками песка и пыли стряхнуть с себя прошлое, Миша вышел на середину поляны. В его душе клокотала буря чувств и эмоций и, если бы в этот момент Мишу спросили о том, что он чувствует, он, не задумываясь, ответил бы, что ощущает себя человеком, готовящимся спрыгнуть с моста в ледяную воду горной реки.

Безоблачное, выцветшее от жары небо над головой, а вокруг такая тишина, словно лес вымер. Но нет, не вымер. Где-то далеко возмущённо застрекотала сорока, а затем из леса снова вылетел шмель, проваливаясь в жарком воздухе в воздушные ямы подобно самолёту, и направился к зарослям отцветающего кипрея, в надежде поживится последним нектаром. Тонкая паутина, испускаемая созревшими стручками, поблёскивала в лучах солнца, ожидая ветра, чтобы унести прикреплённые к ней семена прочь.

Миша достал из кармана защитные очки, вытряхнул из них мусор, скопившийся в кармане, и надел. Надёжные, добротные очки фирмы 3М сидели плотно, словно маска для дайвинга. Застегнув на куртке все замки и застёжки, Миша без усилий завис над землёй на высоте двадцати сантиметров, повисел так секунд десять, прислушиваясь к собственному настроению. А когда понял, что удовлетворён устроенной акцией, стремительно взлетел ввысь.

На высоте пятисот метров, юноша снова завис. Ему не нужно было сверяться со сторонами света, чтобы найти необходимое направление, ведущее к дому. Сродни пчеле, автоматически определяющей кратчайший маршрут от цветка к улью, Миша мгновенно определился с маршрутом своего движения. На месте его удерживало двоякое чувство. В открытом пространстве летал он впервые, поэтому, наслаждался каждым мгновением своих новых, невероятных ощущений. Его душу переполняли восторг и страх. Страх, что на большой скорости чувства подведут его, и он столкнётся с каким-нибудь воздушным судном. Например, вертолётом президента.

Внезапно и ниоткуда, в его мозгу возникло знание, что в двенадцати километрах от точки его нахождения пролетает самолёт, держащий курс из Минска на Донецк. Это знание возникло в нём так неожиданно, что Миша растерялся и рухнул вниз на полторы сотни метров. Невероятно, но Миша знал, на какой высоте, и с какой скоростью летит эта крылатая машина, мало того, он знал её точные размеры, а значит, при встрече, мог пролететь мимо на полной скорости, касаясь при этом борта рукой. Страх пропал, освободив дополнительное место неуёмному восторгу.

Миша вернулся на высоту пятьсот метров, раскинул руки в стороны, ладонями вверх, закрыл глаза и заорал, выбрасывая в простор переполнявшие его ощущения. Его совершенно не заботило, слышен ли крик внизу, на земле, хотя знал, что звуки из поднебесья разносятся очень далеко, ведь на их пути не встречается никаких препятствий. Миша поправил очки, шепнул сам себе ободряющее «поехали» и устремился к Минску со скоростью крылатой ракеты. Домой. К родному дому, где на последнем этаже девятиэтажного здания, расположенного во втором переулке Багратиона, ожидала его заблаговременно распахнутая настежь балконная дверь.

Утро выдалось хмурым. Ночной дождь принёс кратковременную прохладу, но сухую землю влагой напитать не смог. Только углубления в асфальте, где скапливалась дождевая вода, были влажными, напоминая о том, что дождь всё-таки был. До улицы Сурганова Миша доехал на трамвае, и теперь шёл по ней в студенческую поликлинику. У него, студента четвёртого курса Политеха, были каникулы, но зубная боль каникул не признаёт. Болел зуб мудрости.

Миша шёл, погружённый в собственную боль, уставший, не выспавшийся, злой. Ночью, пытаясь победить болевые ощущения, он перепробовал всё: от полоскания зубов содой и солью, до полоскания одеколоном и водкой. Боль вымотала его настолько, что он готов был убить её нашатырным спиртом, но вовремя вспомнил, что нашатырный спирт может убить не только боль, но и все зубы разом. Обессиленный проигранным сражением с разбушевавшимся нервом, юноша брёл в поликлинику, игнорируя всех на своём пути. Пару раз его окликали, приветствуя, но молодой человек лишь поднимал руку, давая понять, что услышал.

Беломорскую улицу Миша переходил не глядя по сторонам. Шёл от перекрёстка наискосок, чтобы на другой стороне сразу же углубиться во дворы, сократив расстояние до поликлиники почти вдвое. Но перейти улицу не успел. Не успел даже сделать трёх шагов по проезжей части. Его сбил микроавтобус. Микроавтобус Миша заметил боковым зрением, отметив для себя, что это фольксваген, скорее всего «мультивэн». Водитель микроавтобуса успел нажать на тормоз, поэтому удар вышел не очень сильный, но всё равно чрезвычайно чувствительный, сбивший его с ног и отбросивший назад на Сурганова, прямо под колёса элегантного джипа «Грандчероки».

Удар о радиаторную решётку и кенгурятник джипа пришёлся на левую сторону Мишиного тела, с рвущим уши хрустом сломав ему ключицу, плечо, четыре ребра, разорвав селезёнку и диафрагму. Последующий удар об асфальт расколол Мише череп, но кожа на голове выдержала, поэтому мозги, мощно ударившись несколько раз о стенки черепа, остались в голове, а не растеклись по асфальту, смешиваясь с принесёнными на перекрёсток дождём листьями, окурками и мелкими веточками. Сознания Миша не потерял и боли не чувствовал. Лежал, неподвижно глядя в мрачное небо, затянутое плотными серыми тучами, и злился на суетливых водителей микроавтобуса и джипа, которые, склоняясь над ним время от времени, перекрывали вид на тусклую облачную пелену.

Вскоре к ним присоединился невзрачный невысокий мужчина, со знанием дела проверивший у Миши пульс и дыхание. Убедившись, что они, хоть и слабые, присутствуют в неподвижном Мишином теле, мужчина приказал водителю джипа позвонить в скорую помощь, а сам опустился перед Мишей на колени. Человек, участливо склонившийся над ним, напоминал юноше кого-то из знакомых, то есть, был узнаваем, но в случившемся состоянии, признать кого-либо в этом человеке, Миша не смог. Мужчина наклонился к нему, поднеся своё ухо к Мишиным губам, делая вид, что вслушивается в его почти неосязаемое дыхание. В то же время, губы мужчины, оказавшись в непосредственной близости от Мишиного уха, тихо прошептали:

– Ты умираешь.

Это заявление не явилось для Миши неожиданной новостью, ведь лёжа на холодном асфальте он и сам уже понял, что умирает, потому, что не чувствовал ни боли, ни холода, ни страха. Не чувствовал вообще ничего.