Леонид Волчек - Промах

На плацу, в ожидании своего командира, стояла отдельная мотострелковая рота специального назначения внутренних войск МВД Республики Беларусь. Об этой роте никогда не писали в газетах, не судачили на кухнях, в гости к солдатам не приезжали родственники. Даже письма бойцам никто не писал. Каждый из солдат, служивших в этой роте, давал пожизненную подписку о неразглашении сведений своей службы. Когда контракт заканчивался, солдатам вносили в военный билет ложные данные о службе в Минском милицейском батальоне и ставили на особый учет в КГБ. Если кто-то из бывших военнослужащих роты решал на гражданке выпить лишнего, или совершить иной проступок, дававший повод подумать, что человек больше не способен контролировать свои поступки и эмоции, его арестовывали по подложному обвинению и отправляли в тюрьму особого назначения, чтобы там попытаться вправить парню мозги или просто изолировать от греха подальше. Всё, связанное с этой ротой носило статус «особый» и служба в ней была не почётной обязанностью, а тяжёлой, и порой невыносимо тяжёлой необходимостью. Местное население, проживавшее в районе базирования роты, даже не подозревало о её существовании, несмотря на то, что в увольнение солдаты, проходившие здесь контрактную службу, ходили в форме военнослужащих милицейского батальона.

Странная была эта контрактная служба, по условиям ничем не отличавшаяся от службы, именуемой срочной. Да и парни, служившие в роте, были не менее странными. Никто из них не знал, чем его сослуживец занимался на гражданке. Только догадки. Никаких личных дел, поздравлений с днём рождения и совместных празднований. Никаких писем от родных, ни посылок. Здесь не звучали имена и фамилии, а только номера и клички. Номера, заменявшие фамилию, имя и отчество, носили официальный характер, а клички были единственным проявлением неуставных взаимоотношений. Каждый из солдат обладал определёнными особыми способностями, ведь неспроста их собрали всех вместе, но на разговоры об этом также было наложено строжайшее табу.

Сто четыре человека. Сто солдат и четыре офицера. Ни ефрейторов, ни сержантов, ни старшин, ни прапорщиков. Вместо имён и званий только номер, пришитый под шевроном. Номер «сто четыре» был у командира роты, а номер «один» у самого «молодого» солдата, появившегося в роте последним. Чваниться своим первым номером, солдату причин не было, ведь такая расстановка номеров говорила лишь о том, что больше ста четырёх человек в этой роте уже не будет.

За спинами солдат, безропотно стоявших на плацу, располагалось одноэтажное здание, в котором находились казарма и ротная канцелярия. Окна канцелярии выходили на плац. Солдаты знали, что ротный в этот момент смотрит на них в окно, умышленно испытывая солдатское терпение. Но рота была привычна к такому испытанию.

Начал накрапывать дождик. Когда первые крупные капли упали мне за воротник, я непроизвольно поёжился. Всё же, стоять стало чуточку веселее, ведь у меня появилось хоть какое-то развлечение. Я смотрел на спину стоявшего передо мной бойца и тщетно пытался угадать, в какое место его широких плеч упадёт очередная дождевая капля. Капли оставляли на гимнастёрке небольшие тёмные пятна, которые под воздействием горячего молодого тела быстро светлели и исчезали, освобождая место для падения новых капель. Моя игра грозила стать бесконечной, но через три минуты дождь усилился, сделав неуместным придуманное мной развлечение. Он быстро и надёжно окрасил плечи бойца в мокрый цвет. Я перевёл взгляд на уши солдата. Теперь я старался угадать, с мочки какого уха первой упадёт на ворот гимнастёрки набухающая капля.

Наконец появился ротный. Невысокого роста, щуплый, энергичный, похожий на сжатую пружинку, он шёл, гордо выпятив грудь, показывая всем своим видом, что дождь ему нипочём. Вот он пересёк воображаемую черту, местоположение которой знал каждый солдат, и рота без команды стала по стойке «смирно». Ротный дал команду «вольно» небрежным взмахом руки и остановился в центре плаца.

Дождь перешёл в ливень. Удары крупных дождевых капель по жестяной крыше казармы переросли в сплошной гул.

– Бойцы! Надеюсь вам не нужно говорить о том, что всё негативное и позитивное, происходящее в жизни каждого из нас, всего лишь проявление нашего отношения к тому или иному явлению! – ротный явно собирался хорошенько нас вымочить. – Всё происходит не вокруг нас, а только в нашей голове. Вам мокро и холодно? Поменяйте своё отношение к дождю, и он вам станет приятен!

Крупные дождевые капли чувствительно били по плечам и голове. От их ударов не спасали ни краповый берет, ни гимнастёрка. Я постарался мысленно дистанцироваться от воздействия дождевых капель на мои голову и плечи, но тут на плац упала первая градина.

Ротный посмотрел на слегка посветлевшую серость неба и продолжил:

– Всё в наших головах. Боли нет. Страха нет. Есть только чувства и ощущения. Они являются реакцией нашего мозга на некое влияние извне. Только от нас зависит окраска этой реакции на внешнее воздействие. Только мы сами позволяем своим эмоциям окраситься либо в чёрный цвет негатива, либо в розовый цвет позитива. Вам неприятно от того, что вы мокры? Не доставляет удовольствия, что ваши намокшие гимнастёрки противно липнут к телу, лишая защиты от окружающей среды? Это только в ваших головах! Поменяйте своё отношение к происходящему, и вы можете навсегда сделать себя счастливым человеком!

«Бла, бла, бла», – подумал я и в этот момент увидел, как напряглась шея впереди стоявшего бойца. С чего бы? Через мгновение на роту обрушился ледяной дождь, а ещё через секунду ледяная горошина попробовала пробить мне ухо. Я посмотрел на уши бойца стоявшего передо мной. Одно из них начало приобретать багровый оттенок. Ещё один ледяной снаряд ударил меня по тому же уху. Боль от ударов ледышек по голове и плечам тут же исчезла, сосредоточившись в расстрелянном тучами ухе.

«Всё в голове, говоришь?», – я перевёл взгляд на ротного. Тот, важно вышагивая перед строем, продолжал убеждать нас про «всё в голове». Град не переставал. Судя по цвету неба, даже не собирался. Наконец ротный дал команду «направо, бегом марш» и сам побежал в сторону ворот. Он всё-таки решил устроить нам запланированную пробежку, невзирая на непогоду. Ну что ж, побегаем. Не привыкать. Ворота, ведущие на ротный стадион, обнесённый, как и территория роты, высоким бетонным забором, начали отъезжать в сторону, но неожиданно для всех, ротный жестом приказал дежурному КПП закрыть ворота.

– Рота, стой! Разойдись! – скомандовал негромко ротный, развернулся и направился к дверям канцелярии. Ребята тут же повернулись на стовосемьдесят градусов и ломая построение пустились рысью в казарму. Я, необращая внимания на усилившийся град, остановился, сделав вид, что поправляю гимнастёрку, а сам пропустил ротного мимо себя. У меня появилась догадка, почему мой командир так внезапно изменил своё решение побегать и мне хотелось найти ей подтверждение. Так и есть, одно ухо ротного горело алым цветом. “Всё в голове!” – злорадно рассмеялся я про себя, припустив за пацанами в казарму.