Григорий Шепелев - Последняя почка Наполеона

– Я никак не могу понять некоторых умных людей. Они почему-то все вдруг решили, что если я двадцать лет уродовала свои шейные позвонки вот этой херовиной – значит, на меня можно смотреть как на нечто вытесанное из камня! «Ах, ты скрипачка? Следовательно, ты должна думать так-то и делать то-то!» Ведь это бред! Бред конкретный!

Таня молчала.

– Вот взять хотя бы тех трёх девчонок, – не унималась Верка, – ну, тех, с гитарами! Ведь у них, по-моему, неплохое образование.

– Да, у двух – университетское.

– Ну, вот видишь! Им почему-то никто не навязывает шаблоны! Я вчера видела на Ютубе, как эта Настя публично трахается. Нормально?

– Ты ещё ролик с курицей посмотри.

– Смотрела уже. Офигенный ролик. Шедевр! Что она хотела этим сказать?

– Понятия не имею. И вряд ли мне удастся это понять, ведь я образована далеко не столь основательно.

– Она дура! – вскричала Верка, – как ты не понимаешь? И ничего она не хотела этим сказать! Просто видит – курица. А ну, дай, думает, засуну, потом придумаю что-нибудь! И я так хочу. Мечтаю. Прямо под камеру – схватить курицу, задрать юбку, и …

– Что мешает?

– Скрипка, что же ещё? Я потом всю жизнь буду думать, что из-за этой курицы на Ютубе меня в нормальный оркестр и не приглашают. Бедная курица! Ведь она ни в чём не виновна! А у меня реально кривая шея! Это издалека, с любой стороны заметно?

– Мозги у тебя кривые. А шея, вроде бы, идеальная.

Но скрипачка всё-таки приуныла. Телефон Тани вдруг запитюкал. Вытерев руки, она взяла его и прочла сообщение. Поглядела на Верку.

– Верочка, слушай! Ко мне через полчаса придут. Ты можешь свалить?

Верка понимающе улыбнулась. Взглянув на свой телефон, она пришла в ужас.

– Ой! Почти десять! Сегодня же репетиция! Если я опоздаю, меня убьют! Ведь там без меня – никак!

С этими словами она вскочила и устремилась в комнату, на бегу снимая футболку с портретом Дайаны Росс, в каковой футболке всегда спала. Таня вновь уселась за свой планшет. Сообщений было не разгрести. Из комнаты, между тем, доносилось ойканье вперемешку с матом и быстрым топотом голых пяток. Можно было подумать – Верка не одевается там, а бегает от зверька, который её кусает. Но вдруг она появилась совсем одетая и накрашенная вполне аккуратно. Взяв со стола телефон, спросила:

– А почему вы не приглашаете их к себе на эфир?

– На эфир? Кого?

– Ну, этих смешных девчонок.

– С ума сошла?

Вновь покинув кухню, Верка уселась на табуретку, которая возвышалась среди рядов её и Таниной обуви.

– Что надеть? Что же мне надеть? Танюха, там сколько градусов?

– Минус пять.

– Да что за дерьмо? Конец января, и всё минус пять! Надену-ка я ботинки.

Таня уже бесилась. А её гостья, осуществляя своё намерение, опять привязалась к ней с явной глупостью:

– Слушай, Танька! А олигарх, который несколько лет назад поднял хай на Путина и которого посадили чуть ли не на всю жизнь – он к вам приходил?

– Хордаковский? Да. Но я ещё в институте тогда училась.

– Ясно. А знаешь, я почему спросила? У нас в театре вот как раз в те самые годы работала одна девка, которая близко знала любовницу Хордаковского. Они вместе жили.

– Она жила с любовницей Хордаковского?

– Не в том смысле! А может, в том, я не знаю. Она у нас убиралась. Я с ней дружила чуть-чуть. Её звали Света. Да что же это такое, мать твою?

Сняв ботинок, скрипачка стала расправлять стельку.

– А ту, вторую, как звали? – спросила Таня, откладывая планшет.

– Любовницу Хордаковского? Её звали Рита.

– Дроздова?

– Да.

– И ты с ней общалась?

– Да, но не близко. А три девчонки у нас с ней крепко сдружились. Одна из них работала в её баре. Ведь у неё был бар, "Три товарища".

Таня быстро вышла в прихожую. На лице скрипачки было остекленение, только ноздри воинственно шевелились. Она по новой засовывала шнурок в ботинок – один конец был чересчур короток.

– Как могла любовница Хордаковского жить с какой-то уборщицей? – подлила бензина в огонь её злости Таня, – ведь это бред!

– Да что ты орёшь? Ей было на всё плевать! Как этим твоим панк-рокершам. С кем хотела, с тем и жила! Ой! … в рот!

Шнурок, в одном месте почти на всю свою толщину перетёртый, лопнул. Это спровоцировало истерику, поток слёз, шквал мата. Во всём была обвинена Таня. Тут очень вовремя позвонил в дверь Женька – её приятель, фотограф журнала "Деньги". Она открыла. Застав подругу в компании горбоносой, беснующейся, растрёпанной психопатки, он на минуту остолбенел, а потом помог её успокоить, найти шнурок, вдеть его, натянуть ботинок, брошенный в Таню, и выпроводить скрипачку вместе со скрипкой. Чуть отдышавшись, Танечка накормила его овсянкой и в двух словах рассказала, кое о чём, естественно, умолчав, кто такая Верка. Он пожелал узнать, как Таня с ней познакомилась.

– Да пошёл ты знаешь куда? – возмутилась Таня, всегда старавшаяся, по возможности, избегать вранья, – я – корреспондентка лучшего в мире радио! Это моя работа – искать сенсации. А уж как я их нахожу, тебя не касается. Я свои профессиональные секреты не раскрываю.

– Сенсации? – переспросил Женька, внимательно наблюдая за ней, – да какую может вызвать она сенсацию? Или ты ведёшь теперь передачу "Ваш психиатр"?

– У неё есть выходы на любовницу Хордаковского, – проронила Таня, опять берясь за планшет. Женька закурил.

– Насколько я помню, около Хордаковского одно время крутилась некая Маргарита. Про неё толком никто ничего не знал, на мероприятиях не мелькала. Это она?

– Кажется, она.

– Лет восемь назад её поместили в "Кащенко" за двойное убийство. Подельницу оправдали или отмазали… Да, отмазали, у неё отец крутой оказался! Так эта самая Рита уже, значит, на свободе?

– Да. Её года три-четыре назад выгнали из дурки. Ты что, об этом не слышал?

– Кажется, слышал. Но мне на это плевать. Если бы она могла что-то знать, её бы не выпустили.

– Дурак, – улыбнулась Таня, не отрывая глаз от планшета, – смотри, что пишет мне шеф! Он пишет: "Ого!"

Женька призадумался так, будто бы услышал всесокрушающий аргумент. Раздавливая окурок, он произнёс:

– Разве на неё такая проблема выйти, если ты думаешь, что с ней есть о чём говорить?

– Да в том-то и дело! Мы много раз пытались её прощупать. Стена! Железобетон! Посылает матом, и всё. А Верочка дружит с теми, кто дружит с нею. Ну, или, по крайней мере, дружил.

– Восемь лет назад?

– Лица из тех лет вызовут у неё приятные чувства. Да почему не попробовать? Чем рискую? Ведь шеф мне ясно сказал: "Ого!"

Женька согласился. Ему было трудно не соглашаться с Таней, когда она излагала ему последовательные доводы, сидя перед ним с голыми ногами. Ноги у неё были изумительные – от самых ногтей, блестевших прозрачным лаком, до бёдер, с внутренней стороны покрытых таким щекотным пушком, что стоило прикоснуться к нему любой частью тела, и в голове начинался звон – либо от затрещины, либо от чего-то другого. Глаза у Тани были зелёные. Когда Женька впивался в них глупым взглядом, они смеялись над ним безжалостно, когда умным – в них было удивление, также обидное для него. Оно появилось в них и теперь, когда он сказал, соглашаясь с нею: