Виктор Вассбар - Правду славим

Жена моя любезная, отвечаю тебе по просьбе твоей, а ты поведай всему селу, что Григорий Коленкевич, Александр Кисликов и Василий Лушненко погибли геройской смертью. Все трое посмертно награждены медалью за храбрость 4-й степени. А погибли они в один день и в одно время, когда были в разведке.

Выполнив задание, отряд разведчиков из двенадцати человек, в котором были и они, случайно наткнулся на два германских эскадрона. Завязалась перестрелка. Зауряд-прапорщик, командовавший разведчиками, приказал Григорию Коленкевич, Александру Кисликову и Василию Лушненко прикрывать отход. Те, выполняя приказ, дали своим товарищам уйти от врага, но сами были ранены и попали в плен. Выручить пленных тотчас оказалось невозможно. Оставшиеся девять разведчиков решили дождаться ночи и вызволить своих товарищей из плена. Пробрались к деревне, куда увели пленных и стали наблюдать.

Немцы били своих пленников жестоко, а потом подожгли сарай, и когда он обратился в пылающий костёр, бросили связанных Александра, Василия и Григория в огонь. Вот так геройски погибли наши земляки старобардинцы.

Вот и решай, Варвара, черти немцы, или люди. По мне так они самые что ни на есть кровожадные черти. Ты никому не говори, какой страшной смертью погибли Григорий, Александр и Василий, особенно родным их, шибко больно им будет, а скажи, что погибли геройски в разведке, прикрывая отход своих товарищей.

Перед Рождеством была у нас баня.

Остановились мы в немецкой деревне, а у них там нет бани. Бывали мы у них и в городах, и там ни одной бани не видели. Вот тебе и «чистюли» эти немцы, – грязный они народ. Как быть, думаю? Нет бани, значит, надо сделать. Но не строить же её. Нашёл сарай и надумал в нём обустроить баню. В сарае сена было много, сгребли мы его вдоль стен, на середину установили бочку, а под ней развели костёр. Кипятком солому окатывали, образовывался густой ароматный пар. Шайки нашли, холодной воды натаскали, вот и банька славная получилась. Офицеры сильно хвалили меня, так весь наш штаб и помылся, сначала офицеры, а потом и нижние чины. По нашему примеру поступили и другие, так весь полк и встретил Рождество в чистоте, а потом был праздничный обед.

Христос родился! С Рождеством тебя, милая Варварушка! С Рождеством, матушка Степанида Ивановна! С Рождеством, дети мои Иван, Ирочка и Феденька! С Рождеством, Лукерья и Галина! От Господа Бога желаю всем вам хорошего здоровья!

С нами родился Христос! Христос на земле и мы во Христе, и блажен уповаемый на Него, – грядый во Имя Господне!

На этом заканчиваю моё письмо. Береги себя, родная моя жена, и деток наших береги. Войне всё одно конец будет. Приеду домой, и заживём мы мирно и счастливо!

А ещё надысь лично Государем Императором Николаем II я был удостоен звания прапорщик и награждён орденом Святого Георгия 4 степени.

27 декабря. 1915 год.

Мой адрес: 43-й Сибирский стрелковый полк, прапорщику Ромашову Фёдору Ильичу.

На исходе августа 1918 года нежданно-негаданно встретились две вражеские силы одной русской крови, – белые и красные.

Войско белых сильно было в местах открытых, обжитых, где можно было грабить, насиловать, казнить безоружных, где было чем поживиться, но близ горной речушки Иша они оказались перед сплошной стеной неизвестности, – непроходимостью тайги, крутизны гор и топкостью болот.

Полсотни чехов, десяток китайцев и сотня казаков, что в степях да на равнинах вояки отчаянные, здесь оказались слепы, немощны, потому как не имели опыта воевать в таёжном краю.

У красных за спиной открытая, топкая и пологая низина реки Иша, отступи на шаг на виду у врага, и не будет времени перебраться на противоположный берег, все полягут под градом пуль и снарядов белой армии.

Позади белых таёжные дебри, переплетенные паутиной низкорослого кустарника, укрыться там можно, но передвигаться на конях и при пушках невероятно трудно. Остаётся одно, идти налегке к границе с Китаем или с Монголией, но это более двухсот верст по прямой, без троп и сёл, где стаи волков, медведи и ядовитые змеи.

Поняли командиры обеих сторон, что в капкан своих бойцов завели, на равных оказались не только по силе, но и безысходности. Отходить некуда, только вперёд. Значит, бой, кому-то на жизнь, а кому-то на смерть.

Обе стороны сверх всякой меры посеяли вражды между одним народом, ненависти родили во многих сердцах, как у местных жителей, так и меж собой, что разойтись по-хорошему, не выместив зла накопившегося, уже не могли.

Так уж получилось, первый бой на равных был. Подмогу ни одна из сторон не ожидала, надеялись только на себя, поэтому бились жестоко, отчаянно, с надеждой на победу. Страшная сеча была, зубы крепко сжаты, ни звука с плотно сомкнутых губ, лишь звон сабель и предсмертные хрипы. Лоб в лоб шли, глядели в глаза друг другу веры единой православной русские люди. Сабли, шашки, штыки, а не пули смерть несли, бились чисто по-русски, по-честному, один на один, раненых не добивали, победивший с соперником новым в схватку вступал.

Весь день бились, ни побеждённых, ни победителей. Лишь с закатом дневного светила за горный хребет, занавес из наступивших сумерек наконец-то успокоил воинственный пыл двух непримиримых сторон. После боя поникшая, утоптанная сотнями ног, словно скошенная косой смерти луговая трава, была красна от крови, пролитой на неё из молодых русских тел. С восходом луны капли крови заблестели рубиновыми искрами, отчего поле боя приобрело почти фантастическую, но реальную страшную красоту.

Нет, не должно этого быть, это противоестественно жизни, ненормально для русской природы, она не должна взращиваться на русской крови!

Всплывшая на небосвод луна дала воинам передышку.

Огляделись те, кто в живых остался, увидели порубанных и израненных Ванек, Петек, Мишек, друзей и товарищей своих, ещё недавно впитывавших летний аромат таёжного воздуха и поняли безысходность будущего дня. Вроде бы нужно остудиться, так нет! Ещё большей злобой и ненавистью налились глаза Семёнов, Александров, Василиев, жажда мести наполнила их душу, да только погибших нужно захоронить и раненых вынести и перевязать, позволили друг другу унести с поля боя и тех и других. А когда искали своих, когда увидели их порубанные тела, когда уносили, то не смотрели в глаза друг другу, что-то поняли, что-то человеческое шевельнулось в груди каждого. Злоба и ненависть как-то приутихли, не было проклятий в сторону противника, в глазах была тоска и понимание того, что эта ночь, возможно, последняя в их короткой жизни, в которой у многих молодых ребят ещё не было полной любви, – любви возможной жены.

Живых после первой сечи поровну осталось. Белые не прорвались, и красные позиции не сдали.