Александра Ковальски - Летопись Океана. Старый город

«Ego vos benedictio. In nomine magni dei nostri satanas. Ave Satanas. Ave domini Inferi. Satanas Nobiscum. Diabdicum Interho!» – шептали его губы.

Азалия не видела его лица, не видела того, что происходило потом, после того, как петушиная голова и ослиный хвост горели в костре, но она твердо знала, что этот человек, стоявший на коленях в центре магической пентаграммы, был Шарль Доуэл и что однажды Князь Тьмы, которого он столь упорно призывал снова и снова, явится на его зов и заберет его душу в обмен на смерть ее… и ее сына… Она знала о неизбежности рока и потому никому никогда не рассказывала о сне, приснившимся ей в ночь исчезновения Доуэла и мучившим ее с тех пор каждую ночь без малого уже пять лет…

***

Над морем догорал закат. Азалия, стоя на корме «Lux in tenebris», облокотившись о высокий планшир, как всегда в вечерние часы, любовалась морем. Рядом с ней стоял рослый, крепко сложенный мужчина бандитского вида – старпом и один из приближенных Абеля – Манкальм Фицерберт, державший на руках шестилетнего мальчика – сына Абеля и Азалии. Ребенок обнимал пирата за шею и беспрестанно задавал вопросы, свойственные детям в этом возрасте. Старпом отвечал терпеливо и размеренно. Став с первых дней появления Наэля на свет нянькой, он уже привык к его непоседливости и непомерной любознательности. Наконец, устав задавать вопросы, мальчик, подражая матери, залюбовался закатом и морем. Но вдруг что-то привлекло его внимание. Пристально вглядываясь вдаль, он спросил: «Мама, что это за корабль там, далеко-далеко?» Азалия вздрогнула и, сильно побледнев, резко обернулась к Манкальму. Прочтя в ее глазах плохо скрытую тревогу, пират свободной рукой отстегнул от пояса чехол с зрительной трубой и подал его женщине. Дрожащими пальцами расчехлив прибор, Азалия долго изучала линию горизонта. Она знала, что это бесполезно, знал это и Манкальм, но ей нужно было время, чтобы успокоиться и хладнокровно, без дрожи в голосе, озвучить то, что и так уже было понятно им обоим… Случилось то, чего так боялась Азалия и чего столь же страстно жаждал ее муж – их сын проявил свой дар; Океан говорил с ним, показывая будущее, и он видел его

Вот, капитан, это просили передать, – с этими словами доктор положил на стол запечатанный пакет.

образы, так же ясно и отчетливо, как его отец видел ложь в душах людей, а мать слышала голоса Ветров.

Немного успокоившись, Азалия ответила сыну:

– Наверное, это был призрак … «Летучий Голландец»…

– Ура! Я умею видеть призраков! Я – необыкновенный! – весело и радостно засмеялся мальчуган.

– Только пообещай мне, что никому об этом не расскажешь.

– Почему?

– Обычные люди не любят таких как ты… необыкновенных. Понимаешь?

– Да… даже папе нельзя говорить?

– Папе? – Азалия нахмурилась всего на мгновение. – Папе можно…

Когда ребенок вприпрыжку убежал прочь – внутрь корабля, Азалия подняла взгляд на Манкальма.

– Мистер Фицерберт, Вы думаете…

– Только о ЕГО корабле мог предупреждать Океан, – задумчиво произнес старпом.

В ту ночь ревел и грохотал шторм. Под злобными порывами западного ветра жалобно скрипели и стонали мачты кораблей в порту пиратского гнезда.

Азалия не спала. Почти всю ночь она провела на палубе корвета под ледяными струями дождя. И никто не мог уговорить ее спуститься в каюту или хотя бы надеть матросский дождевик. В одном тонком платье, босая и простоволосая дочь цыганки стояла, прислонившись спиной к грот-мачте. Многие пираты навсегда запомнили ее именно такой и даже много лет спустя, при малейшем упоминании ее имени или чего-либо, связанного с ним, невольно воскрешали в памяти этот образ неизбежности и готовности встретить свою судьбу.

Осторожные шаги и приглушенные голоса за тонкой перегородкой, разделяющей капитанскую каюту «Lux in tenebris», разбудили едва заснувшую Азалию. Она прислушалась к разговору, силясь сквозь полусон уловить смысл. Двое мужчин что-то обсуждали… Что-то касательно ее и Нэйта, как она называла сына на ирландский манер. Так, толком не разобрав слов, она снова уснула.

Под грозным взором угонных пушек корвет «Lux in tenebris» уходил прочь, в объятия шторма, не пожелавшего закончиться с наступлением утра и превратившего день в ночь… В его кильватере порт пиратского гнезда покидал белоснежный фрегат. Один из близких друзей и соратников Абеля – Уайт Фокс сопровождал своего капитана. Имея связи в Старом Свете, капитан Фокс надеялся помочь своему другу и его семье скрыться, чтобы спустя некоторое время, вернуться домой. Немногие соратники Кестрела и Фанга, под началом Мориса оставались в пиратском гнезде, надеясь хитростью заманить Шарля и его людей в ловушку…

***

««Вандерер“и черные лебеди на траверзе!» – зычно прогремел голос вахтенного, разбудивший капитана Фанга, спавшего той душной ночью в гамаке, подвешенном на корме. Морис поспешно поднялся и, торопливо одернув рубашку, спустился на шканцы. Старпом и боцман уже ожидали его приказов. «Я желал бы видеть рулевого в своей каюте!» – отрывисто бросил капитан, скрывшись в своей каморке. Никто не знал, зачем понадобился капитану Бальтазар и о чем они говорили в ту ночь. Спустя две четверти часа, Фанг снова появился на шканцах, коротко бросив старпому: «С якоря сняться! Капитан Доуэл нужен мне живым!». Морис прекрасно понимал, что, направляясь навстречу «Вандереру», он направляется навстречу смерти. Знала об этом и команда его брига «Рескьюер». Что мог сделать одинокий бриг против трех нефов? Только одно – обеспечить личную встречу бывших друзей, а ныне врагов… Но все же матросы, как и их капитан, надеялись на чудо.

Морис лично стоял у штурвала, когда «Рескьюер», под полными парусами покидал пиратский порт. Бриг прямиком направился к вражескому флагману, рассчитывая на абордаж. Разгадав его намерения, черные лебеди тоже поспешили выступить вперед, защищая своего главаря.

– Зарядить фальконет! – напряженно скомандовал Морис. – Цельтесь в крюйт-камеру. Если нам повезет, мы пустим лебедей ко дну!

Стоявший рядом старпом привычно продублировал приказ капитана зычным голосом, а потом тихо, с сожалением и тоской в голосе, добавил:

– Если бы мне сказали, что однажды я буду драться против черных лебедей Доуэла, я лучше бы стал священником, чем пиратом…

– Я бы тоже, … но… никто не застрахован от любви, – так же тихо ответил Морис.

В этот момент раздался залп с борта одного из нефов… Точный прицел и слаженность работы вражеских канониров были потрясающими. Ни одно из каленых ядер не пропало даром.