Артур Романов - Неожиданные психические отклонения. Мир глазами безумных…

– Короче народ, фишка в том, что мы находимся в Грибоплющеве. – после моих слов все бурно засмеялись, и, я заулыбался вместе с ними, но спустя полторы минуты смеха, все отчётливо увидели, как с моего лица постепенно сползла улыбка, я бы сказал, в серьёзное выражение злобы.

Народ, сразу заметив это, перестал смеяться и притих.

– Ну, посёлок так называется…

– Это шутка, да? – произнёс Филин и стал выдавливать, да, именно выдавливать из себя совсем ненужный смех.

Но все кроме него молчали. Скоро и сам Филипп замолчал, когда засёк всеобщее молчание.

– Но как это могло произойти?

– Наташ, спросила бы лучше, когда я в первый раз увидел тебя без лифчика.

– Пошёл ты, осёл, – обиделась она на Эдика, и добавила: – Да тебе это всё равно ничего не дало бы, ведь твоя малюсенькая штучка в трусах, совсем не реагирует ни на, что, кроме своего собственного кулака.

Все снова громко засмеялись. Наконец настал момент тишины. После длительного молчания послышался голос Валеры:

– Кончайте языком чесать! Пойдёмте-ка отсюда. Как сказал мусор, если идти по прямой, то через пару дней мы дойдём до посёлка какого-то. Что вы на меня так вылупились? У вас есть другие идеи?

– Да, я предлагаю позвонить родителям.

– Точно.

Мы попробовали дозвониться, но телефоны не ловили.

– Слых, Колян? Лажа какая-то, ты прикинь – это где в посёлке можно шляться по пустырям? Где это слыхано, что от одного посёлка до другого идти несколько дней? Вот у нас, в Калинихе.… От неё идти до соседней деревни, ну максимум часа три, но не несколько дней! Не северный полюс, и не тайга! Вырубай на хрен это дерьмицко!

– Чё ты слабоумишь и бормочешь, как хохол?

– Ну, достало уже. Маразмотня какая-то! Это тебе не Аризона и не Сафоновские степи!

– Да, ладно, давай позырим, весело – это ж спецом всё снято. Типа пародия на американские фильмы.

– Чё патриот что ли?

– Да. Поддержим Россию! Родную нацию! Нет Хохлам! Пускай не будут тырить газ! Нет Америкашкам! Пускай взорвутся они со своей экономикой! Нет итальяшкам, пускай пососут! Нет испашкам, пошли они в душ! Разорви меня Владимир Путин, я патриот!

– Патриот…

– Патриот!

– И музыкант…

– Да, и патриот!

– Ага, и писатель….

– Да, я патриот и писатель, и музыкант и…

– Да, я-я! Головка от патефона. Никто ты. чмо и всё. Жид обыкновенный. ЗОГ.

– Чего?! Я патриот. Анархия! Коммунизм! Чегивара, блин! Вперёд, блин! Виват блин, воще блин!

– Заткнись упырь, хорош ахинею всякую толкать. – Коля ударил по лицу Кирилла, а Кирилл ударил по лицу Колю.

Завязалась бурная драка с выбиванием зубов, об пол, мордой. А, тем не менее, фильм продолжался:

– Короче народ, я остаюсь здесь и подожду тачку, всё вопрос закрыт. Эдик, ты со мной? – последние четыре слова, Клава произнесла, вызывающе и маняще.

Клава красивая девушка, ей, как и мне девятнадцать лет, она высокая, очень сексуальная и одета, кстати, тоже сногсшибательно: белая блузка, чуть расстегнута, короткая чёрная юбка с разрезом, высокие белые туфли на шпильках и белые чулки. У неё так же была красивая фигура и длинные завитые чёрные волосы. Так, что, только смотря на нее, любой парень возбуждался. Такая красивая девушка как Клава одна не останется, так, что, ловя удачу, я, не долго думая, согласился.

Ребята уже ушли, и я остался со своей очаровательной спутницей наедине. Клава подошла ко мне и сразу на прямую сказала:

– Эдик, признайся, я тебе нравлюсь, ты меня хочешь, да? – наступала она на меня.

– Угу.

– Ведь вы для этого меня и Наташку взяли с собой?

– Какая догадливая.

– Хочешь, я у тебя пососу? Ничего не говори по тебе и так видно.

– Где-то я уже это слышал…

Клава медленно расстегнула блузку и бюстгальтер, за тем подошла ко мне в плотную и я начал ласкать её ноги и грудь, потом она повалила меня на землю и села сверху, я продолжал ласкать её ноги.

После того, как мы, мягко говоря, потрахались, оделись и пошли вперёд за ушедшей компанией. Я решил, что транспорт ждать глупо и по этому мы продолжили путь пешком, только в несколько раз медленней, чем все остальные.

– Вот так несерьёзно я чувствовал себя актёром европейского уровня, – вдруг произнёс Кирилл и засмеялся.

– Кирюх, блин!

– Молчу-молчу, – захлёбываясь смехотворным рыгом вперемешку с зёлёными соплями, произнёс он и сплюнул на ковёр мокрую смесь.

Я и Клава последовали за ушедшими, по дороге, где по правому краю высился, казалось бы, бесконечный лес, а по левую сторону простирались поля, кажется с маком. Дорога длилась, уходя далеко вперёд и не видно даже на горизонте её поворота, лишь вдалеке, в поднебесье, можно разглядеть под заходящим лучом солнца, высокий подъём, а за ним неизвестность, которая веяла гнилыми трупами.

Маковые поля затуманивали разум, и хотелось прилечь рядом и ощутить всю их мощь. Сонный запах обволакивал подобно утреннему туману. За много метров слышалось, как капает роса, но это только можно было представить, вообразить, почувствовать, но не увидеть глазами, теми, что дала природа.

Глаза Кирилла слипались, ему, очевидно, хотелось уснуть, но он не мог. Чтобы не мучится, он взял ручку и начал писать:

Здесь повсюду раскиданы трупы, валяются челюсти и зубы. Здесь куча органов, убитые люди. Я вижу лишь мёртвых и никогда не чувствую, что они живые. Я потерял всё и даже самого себя. Я смотрю на гаснущую свечу. Темнота окружает трупных отход. Ты мысленно со мной, но это только мысленно. Одинокая свеча плачет, и я без тебя сижу, грущу и умираю, страдая над массовым аутолизом. Свеча пускает кровавые слёзы, она догорает и я, погружаюсь во тьму. Вокруг так темно и холодно, меня мучают беспрерывные депрессии, о которых я пишу. За окном грустная осень, холодная пора, точно не для нас. Я смотрю в окно и вижу, как в доме напротив плачет такая же одинокая свечка. Я вспоминаю депрессивные стихи одного талантливого грандж-музыканта, и мне становится так тоскливо, что кажется, что я в небытии собственных мечтаний, которые почему-то навязаны врагами. В моей голове теперь всё перепутано. Порой мне кажется, что я сижу дома и пью кофе, а на самом деле я ползу по трупному полю с оторванными ногами и нюхаю вонь разложений. Сквозь туман и угар, я смутно вижу чьё-то лицо, оно мне напомнило тебя – мою первую и последнюю любовь. Я уныло смотрю в окно, мир, как будто бы догорает дотла. Как жаль, что ты не знала, что я тебя любил. Холодный ветер подул мне в окно, он тихо задул мою свечу. Теперь я пишу о любви и мне, кажется, что это намного лучше, чем думать про плохие вещи, которые окружают мой разум. Перестала плакать моя статуэтка из воска, и даже я сам умолк в тишине, меня не существует, я просто призрак чьего-то сна. Я тяжкое чувство самообмана, я гроб своей могилы. Серая мгла окружила глаза, в этом мире много одиноких, плачущих свеч. Словно дыхание урагана, разрыв сердца в грудной клетке и смерть задует символ моих страданий порыв тяжёлого ветра, и мои сны будут со мной вечно окруженные темнотой. Поневоле войдут в иной мир. Наступает период, когда на всё я плюю и посылаю всех к чёрту, так же как и меня. Тут вам не место. Вокруг меня одни полудурки, они меня обзывают и бьют, а в себя заливают алкоголь – напиток не для таких, как они. Здесь я давно живу, но мне не всё равно. Я купил себе новую модную одежду и думал, что теперь крутой, но никак до сих пор не пойму, по чему же мне каждый день дают по роже? Мои проблемы меня так достали, меня мучает чувство ненависти, и руки тянутся убивать. Пощады нет, и нет здесь покоя, но когда-нибудь проблемы, умрут вместе с ними, и я буду свободен. Меня это угнетает, мучает, сводит с ума. Грёбаные люди – они твари, нашли козла отпущения, да именно ты сегодня умрёшь, а не кто-нибудь другой. Я так хочу – это мой выбор, а не твой район. В жизни не везёт, бывает, я обижен на весь мир из-за плохой жизни. Иногда я успокаиваюсь, но это только тогда, когда сплю. Меня обзывают, я смеюсь им в лицо, меня бьют, я посылаю их на хрен. Всё так достало, что хочется сдохнуть, но нет, я буду жить, всем назло. В маленьком городе, где я живу, стало темно, словно ночью, в лесу, мне кажется, будто я сплю. Осень за окном, но не видно листьев, люди блуждают во тьме. Не одного фонаря, не маленького огонька, темнота и пустырь. Но моя пустота! Солнечное затмение – это не удовлетворение зла – это саботаж моей души. Город, окутанный тьмою, пеленой страхолюдия. Тишина вокруг и лишь редко слышен вой ветра и стук дождя – это апокалипсис стучится в окно, он просится к тебе на порог, хочет зайти в твой дом. Встань и открой ему дверь, ты сегодня очистишься. Солнце закрыло облако страха, его не видно. Подними меня в небо, чтобы я зажёг на нём огни. Я починю каждую звёздочку, каждый огарочек. Помоги. Теперь не горит свет в окне, и не ослепляют глаза яркий свет машин. Густой туман мешает дышать, а темнота жить. Дождь за окном, но не мокнут лица. Погода напоминает горящий небосвод. Не работают телевизоры и не играют радио. Город обесточен, и солнце утонуло. Я согласен, мне холодно, а к утру я наверно совсем замёрзну и, наконец, скончаюсь. Мы больше никогда не увидим свет солнце, сияние дня. Даже тихая луна, светившая ночью, теперь не будет светить над нами. В сердцах осталось кусок злобы. На улице осень, октябрь, холодно и сыро, машины проносятся быстро и типично брезгливо. Мрачно и тоскливо, небо серое, как твои холодные глаза, я вижу в них пустоту, она загоняет меня в стопор и моё сердце сжимается от удивления, оттого, что такая холодная и безнадёжно пуста. Ветер за окном, но не дышит холодом. Странный октябрь, уже падает снег, он не оставляет след в моём прегрешении. Всё прозрачно и твоя жизнь тоже, призрачна, как дух. Деревья шатаются, они пьяны осенью, с них падают листья всех цветов, но только не зелёного, они кружатся, падают на грязь, никто не скажет, что жизнь плоха, ведь всем нравится. Листья сбивает дождь с деревьев, как перья с птицы Пустынное небо, наполнено грустью, пернатые летят над чистой Русью. Я ощущаю себя полноправным гражданином России, но продлится ли это всю мою жизнь, если русских почти не осталось? Мрачное небо не даже движется, тёмное, будто испачканное в саже – эта пора самая грустная, чёрная правда исходного устья готовит твою смерть. Сырая надежда пахнет ложью, тоска выходит и садится у подножья твоих страхов, ждёт, когда ты перестанешь дышать. Холодный ветер дует на листья, они падают и кружатся в небе, словно кто-то рисует кистью пейзаж последних дней, словно она дёргает кукольной нитью, и мы как марионетки двигаемся к вечному сну…