Артур Романов - Неожиданные психические отклонения. Мир глазами безумных…

– Может мозги?

– Нет, животы.

– А, может мозгами?

– Нет, водой.

– А почему операция «П»?

– А, потому что все Пенталгин принимали.

– А, я думал, что полный п…

– Нет. Пенталгин-П.

Помимо хруста русской картошки было слышно, как гремел телевизор и что-то мямлил главврач, но никто этого не слышал, никто кроме Коли и Кирилла.

– Слушай Кирюх, переключи канал, я не могу больше смотреть это!

– А. Ты не смотри.

– Сам не смотри. Переключи ты все-таки это мурно на, что-нибудь нормальное?

– Блин, ну ладно.

– А, чё ты скорчил такую рожу, как будто твой любимый фильм?

– Во-первых – это сказка, а не фильм, а во-вторых, я увидел в нём свою жизнь. Я всё понял. Бытие – это, когда тебя любят и не…

– Не, бытие – это, когда в гробу лежишь.

– Ничего ты не понимаешь…

– Ага, ты же философ!

– Штирлиц вошёл в комнату и нащупал кнопку, нажал – свет горит, ещё раз – не горит. «Выключатель…» – догадался Штирлиц.

– Чего?

– Ничего, я говорю: яблоки лежали на снегу…

– Так ты переключишь или нет? – переспросил Коля после недолго молчанья.

– Ты спрашиваешь, явно настаивая на то, чтобы я переключил. Зачем говорить о таких вещах намёками? Говори так уж сразу: «Переключи!» А, то, как ишак какой-то вокруг, да окало.

– Ладно, не грузи меня, переключи лучше. Все равно уже кончилось

– Ага. Но ты так ничего и не понял.

– Ну, конечно, Кирилл у нас самый умный, Кирилл у нас самый главный, Кирилл у нас король, Кирилл у нас бог! Блин! Кирилл у нас, чмо!

– На какой тебе канал переключить?

– Ну, не знаю, на любой. Только не на этот.

Кирилл переключил канал, на котором передавали документальные съёмки про истощение бомжей и смерть от наркотиков.

– Чё за херня?

– Про наркоту, смерть и бомжей – это ж Санкт-Петербург.

– А, ну всё равно фигня ведь. Переключи куда-нибудь ещё.

– Зря ты так. Дыбенко ведь…

– Ну, переключи.

– Не канючь.

– Переключи.

– Слушай, ты меня уже достал, может, определишься, чё ты хочешь посмотреть?

– Кирюх, ну чё ты, как лох орёшь на меня?

– Я не лох, и я не ору, я просто объясняю тебе, что ты должен определится.

– Чё?

– Не чё! Короче, чё ты будешь смотреть?

– Ну не знаю, порнуху какую-нибудь, или ужасы. А, чё там у тебя по видаку-то есть?

– Ты уже всё смотрел.

– А, сколько сейчас время?

– Да, час ночи почти. А что, спать хочешь?

– Нет, просто по Рен-тиви, ночью показывают ужасы. Давай-ка, посмотрим, что там? Может чё-нибудь стоящее?

– Ну, давай, – согласился Кирилл и нажал синюю пластмассовую кнопку на красном пульте. Потом еще раз, ещё, и ещё… Вскоре Кирилл добрался до нужного канала.

Фильм как раз только начинался:

Россия, город Европейские чайнички. Десять часов вечера, 1994 год, н. э.

Мы сидели у Прапорщика Валеры в гараже, чинили его отца машину, потому что на днях разбили по-пьяни. Пили тёплое, почти, что стухшее пивцо.

– Валер, ты ещё долго там будешь возиться?

– Блин, Эдик, не мешай, сейчас, я уже заканчиваю, только прикручу этот сраный карбюратор! – Валера ковырялся около часа.

Когда же, наконец, он закончил, то мы дали ему пивоса и разговорились.

– Слышь, пацаны, а мож, нам съездить куда-нить? – начал говорить Филипп, как и подобьется обычному гопнику.

– А куда?

– Филь, ну не знаю, надо подумать, – отозвался, кто-то ещё.

– Может в соседний посёлок? – предложил я. (Голос главного героя).

– Точно, Эдик, точно, я завтра же, нет на следующие выходные, поеду. Кто со мной?

– Не, один ехай. – Отозвался, кто-то, и все бурно заржали, как кони.

Всё-таки потом надумали съездить.

Наступили следующие выходные.

Как мы и договорились, ранним утром собрались у Прапорщика Валеры в гараже. Каждый захватил свою стипендию за год, которая накопилась и, конечно же, еду на дорогу, да и вообще много всего, но не самое главное….

Восьмое июля. Девять утра.

Я сел за руль шестёрки, который Филин позаимствовал у своего отца, и мы поехали развлекаться. Но наше веселее быстро обломалось.

Выехав за поворот, начался сильный дождь, он лил так, что было плохо видно дорогу. Дождь образовывал целые водяные стены. Надо бы поворачивать домой, переждать ливень, но, будучи подростками, мы сглупили и, напившись пивом и обкурившись коноплей, продолжали свой путь. Смеялись и шутили, нам ударило в голову и, никто и не заметил, что началась гроза, а если и заметил, то не предал большого значения, в принципе, даже в трезвом уме можно было этого и не совершать. Внезапно сверкнула молния, и я от неожиданности выпустил руль из рук, и, Жигулёнок снесло с дороги буквально сразу, в кювете машина врезалась в фонарный столб.

Все отключились, действовало пиво, трава и сильный удар головой о салон автомобиля. При этом я затушил тлеющий бычок своим пухленьким глазом, пустив молочную течку.

Утро, девятого июля.

В салоне машины царствовала головная боль и жуткая, непереносимая человеческим организмом вонь. Кто-то определённо сходил в туалет, во сне. Я проснулся раньше всех, оттого что мне в глаза светило, что-то блестящие – это луч солнца отражался от блестящих звёздочек на погонах милиционера, который очевидно проезжал мимо и, увидев нашу машину, остановился, чтобы выяснить, в чём дело. Протирая сонные глаза, я разбудил всех остальных. Мы поприветствовал милиционера, и по его просьбе предъявили документы.

– Гражданин начальник, мы ехали вчера, но тут полил дождь, началась гроза, а потом из-за плохой видимости мы врезались в столб…

– Гражданин Дисков Эдик Михайлович, – с запиранием проговорил страж порядка, посматривая на его паспорт, – пока вы спали, я осмотрел машину, и увидел, что у неё пробит радиатор. Я думаю, я вас довезу до автобусной остановки, а там вы уж разберетесь, куда поедите. Тут редко ходит транспорт, а до цивилизации далеко.

– Спасибо начальник.

Довезя до остановки, он нас покинул. Мы его снова поблагодарили и сели ждать транспорт. Просидев до самого вечера, мы так и не уехали. За всё наше местопребывание здесь, не проехала не одна попутка, даже в другую сторону. Странно. Очень странно. Раньше подобного, никто из нас не видел.

Поскольку мы подростки умные, то захватили провизию с собой, на подобный этому случай, а не оставили протухать в багажнике вместе с трупом бабушки Эдика – Алисой Михайловной.

Когда мы пожрали, как оголодавшие сурки, то решили идти пешком, так как ничего не оставалось делать. Но упрямая Клава Отхапкина отказывалась идти пешком, потому, что была не в той одежде и обуви. Тут я достал карту, что бы отвлечься от спора и посмотрел, где мы находимся. А находились мы, как не странно в соседнем посёлке. Я так сказал, что бы показаться умным перед своими сверстниками. Все мне, конечно же, поверили, но в действительности я даже не представлял, где сейчас стоим.