Мия Велизарова - Путеводная звезда. Книга 1

Ограда казалась сотканной из цветов. Чугунные лилии, розы, обвитые плющом, виноградные гроздья – настоящее кружево из металла. Изогнутые бутоны светились в темноте, странным, мертвенно-голубым цветом, усыпанные почками побеги казались переплетением узловатых рук.

Ладони раскрываются, тонкие пальцы тянутся к ней, каждый – увенчанный длинным когтем в золоченом наперстке. Ханне не страшно, она завороженно рассматривает токую филигрань на сверкающих перстнях. Когда тебе всего шесть, страхи легко заставить отступить, замаскировав их под красивую сказку.

– Не замерзла, дочка? – отец прижимает ее крепче, от пальто пахнет лошадиным потом и травой. Ханна лежит у него на руках, закутанная в шерстяную шаль. Тяжелые кисти можно было заплетать в косы, чем она и забавлялась всю дорогу, а после уснула под мерный шаг коня.

Проснуться девочку заставил холод. Вокруг них по-прежнему был ночной лес, хотя отец обещал добраться до города до темноты.

– Папа, я хочу пить…

– И есть тоже, я полагаю? – с наигранным весельем отзывается отец, натягивая поводья. За поворотом дорога упиралась в резные ворота, а дальше, утопая в зыбком молоке, проступали очертания башенных шпилей.

– Мы приехали?

– Да нет. Наверное, свернул не туда… Потерпи еще немного, скоро будем дома.

У отца между бровей залегла глубокая складка, в голосе слышны тревожные нотки. Больше всего на свете он не любит ошибаться. Тем более, на глазах у родной дочери, да еще и в лесу, который знает как свои пять пальцев. Когда же они пропустили нужный поворот?

Леса она не боялась. Буковые рощи подходили к самому дому, и маленькая Ханна частенько сбегала на залитые солнцем поляны, чтобы сплести себе венок-другой. Голубые колокольчики и снежно-белые хлопья на тоненьких стебельках, от которых потом волосы, лицо и одежда словно запорошены манной крупой. Но это днем, а сейчас деревья обступали их сумрачной, молчаливой стеной.

Как же невовремя пришла на ум сказка, которую читала ей няня. О грозном лесном царе, пожелавшем забрать себе человеческое дитя…

Прижимаясь к отцу, Ханна старалась не смотреть на темные кроны, где то и дело угадывались очертания сурового лица с косматыми бровями. В няниной истории бушевала гроза. Сейчас же вокруг было тихо. Слишком тихо, хоть бы листик где шелохнулся. И почему-то от этой мертвой тишины становилось еще страшней.

Страшней, чем темный замок, возвышающийся за оградой, которая буквально только что привиделась ей в полусне.

– Что ж, будем надеяться, что хозяева позволят нам переночевать. Не выставят же они мою девочку на улицу? – рука в перчатке не больно ущипнула ее за покрасневший нос. – Ты ведь однажды уже была в замке, помнишь?

Да, была. Но в ту ночь во дворе столпились нарядные экипажи, гремела музыка, а на парадной лестнице рябило в глазах от расшитых золотом нарядов. Замок перед ними был пуст и темен, с застывшими каменными изваяниями, налепленными то тут, то там среди потрескавшихся стен. При виде зияющих глазниц окон Ханне захотелось расплакаться, но тогда отец точно рассердится. Каждый раз, когда она начинала хныкать, его голубые глаза темнели, даже волосы начинали казаться лохматой грозовой тучей. А один раз он ее отчитал, да так, что после любые капризы сами собой сходили на нет, стоило отцу просто нахмуриться.

Ему и самому сейчас не по себе, это видно по сжатым губам. Ведь они ехали по хорошо знакомой дороге. И этого замка, он готов был поклясться, раньше в чаще не было.

Ограда наконец-то остается позади, и Ханна выглядывает из-за отцовского плеча. Ей кажется, что железные завитки вдруг пришли в движение, крепко-накрепко смыкая створки. Будто волшебный шиповник, кольцом опоясывающий сонный замок. А вдруг они и правда оказались в ловушке какой-нибудь злой колдуньи?

Справа послышался шорох, и из-за белевшей в темноте статуи им навстречу метнулась темная приземистая фигура. Лошадь чуть не встала на дыбы, и отец больно стиснул Ханну, опасаясь, как бы девочка не вывалилась из седла.

– Доброго вам вечера, – звякнули серебряные колокольцы на концах колпака. Шут почти сливался с ночной темнотой в своем бархатном камзоле, тронутые серебром вихры торчали в разные стороны, отбрасывая странные тени на лицо… нет, скорее, маску. Эта изображала гостеприимное радушие, еще две торчали у него под мышкой. Нарисованный глаз, тем не менее, умудрился подмигнуть Ханне.

– Никак в гости? Милости просим.

– Темно у вас… – отец с сомнением оглядывался вокруг. Под ногами у них хрустел гравий, складываясь в замысловатый серпантин. Завиток влево, завиток вправо – и так до самого крыльца с мраморной балюстрадой.

– Хозяева уехали. Один я остался, за главного! – хохотнул шут, выделывая толстыми ногами замысловатое па. – Да вы не стесняйтесь. Будьте как дома!

Ханна во все глаза разглядывала дорожку. Может, просто игра теней. А может, и впрямь белые камешки сами-собой сложились в солнце с длинными спутанными лучами, бледная луна хмурила высокий лоб и журила расшалившиеся звезды, что крохотными цыплятами паслись вокруг нее.

Над головой у них тоже раскинулось звездное небо. Да такое глубокое, что у девочки даже голова закружилась.

– Дочка-то ваша, смотрю, совсем устала. Пора бы уже и баиньки?– понимающе протянул шут, наблюдая за ними во все глаза. – За лошадку не беспокойтесь, о ней у нас позаботятся, – он тихонько присвистнул, и отцовский скакун послушно направился в сторону конюшен.

Вдруг внезапно, средь ясного неба, полил проливной дождь.

Не ходи, не ходи, не надо… – чудилось Ханне в шепоте ветра, а дождевые капли тараторили что-то, не разобрать.

– Уф, ливень какой! – прикрываясь своими масками, шут поспешил к крыльцу, на ходу оборачиваясь и нетерпеливо всплескивая руками. – Что ж вы не заходите? Промокните же до нитки, еще и заболеете!

Темные двери распахнулись настежь. Внутри тотчас, как по волшебству, зажглись свечи, даже музыка заиграла. Потянуло таким ароматом жареного, печеного и сладкого, что животе Ханны предательски заурчало.

Проходя мимо шута, девочка поймала на себе его пристальный взгляд, от которого у нее сердце ухнуло в пятки. Или ей почудилось, будто за прорезями маски притаилась беспросветная пустота?

Внутри пол был выложен черно-белым кафелем, как огромная шахматная доска. Да и скульптуры по углам чем-то напоминали фигуры, которым отец пытался ее научить. Пахнущие воском двери плотно захлопнулись, стоило им повесить одежду на высокую вешалку. Глухо звякнул замок, как в поставленной ловушке.