Владимир Павловский - Пауки в банке

Труднехонько перенести!

Блажен, кто может спать в полете

Под равномерный гул турбин,

Тот между креслами не бродит

И не мешает спать другим.

Тут помогает коньячок:

Стакан, другой и на бочок

Улегся тихо и молчок!

Музадов, обернувшись пледом,

На кресле своем мирно спал,

Его открытый рот при этом

Глухие звуки издавал,

Слюна стекала с подбородка

Тончайшей ниточкой на плед,

А рядом с ним его красотка

Статью читала про минет –

Ей надо технику освоить

С названием "вакуумный член" –

Она поможет жизнь устроить,

Досадных избежать проблем!

Вдруг что-то бухнуло за бортом

В тяжелом сумраке ночном,

Сверкнуло! Да какого черта! –

Музадов взвизгнул! Снова гром,

Блеснула молния, и тут же

Тряхнуло сильно самолет,

Затем все стихло, лишь натужно

Турбина правая ревет!

А что же с левой? Лишь чернеет

Пустая дырка на крыле,

А вдалеке рассвет алеет

И солнце всходит в темной мгле!

*****

По-над бурлящею водою

Висит тяжелых туч гряда,

Темно и страшно, ветер воет,

Волну вздымая без труда!

Циклон Атлантику терзает

Давно, уже который день,

Отступит то, то наступает,

Неся с собою мрак и тень!

Нет, луч сквозь тучи не пробьется –

Они черны, полны воды.

Сам Хуракан над ними вьется –

Бог страха, злости и вражды!

Захочет он – корабль топит,

Захочет – губит самолет,

Его ничто не остановит,

Он крови жаждет, смерть несет!

Но вот над шумными волнами,

Где самый ураган ревет,

Блестя сребряными крылами,

Летит знакомый самолет!

Как фюзеляж истрепан, боже!

Рули погнуты, хвост пробит,

И двигатель ревет до дрожи,

Пыхтит, чихает, но летит!

Что ж на борту? В ужасе люди

Все вжались в кресла, на щеках

У многих слезы: что же будет?

Кругом уныние и страх!

В проходах стюардессы стоя,

Свой честно исполняют долг,

Пытаясь граждан успокоить,

Да только есть ли в этом толк?

Их объяснениям под стать

В ответ лишь: ну, ебена мать!

Сергей Музадов жалок, бледен,

Животный ощущает страх,

Его супруга рядом бредит

И повторяет: ах, ах, ах!

Он словно зверь, попавший в клетку –

Не вырваться! Ну как ни рвись!

Супругу он сжимает крепко:

– Наташ, что делать-то?

– Молись!

Он, может быть, услышит

Последнюю твою мольбу

И, может быть, поможет выжить,

Чтоб изменить свою судьбу!

Всех вспоминай! несправедливо

Оболганных тобой людей!

Как наговаривал ты лживо,

Как врал в судах ты! ты, злодей!

– Наташа! Что ты, что ты, право! –

Он был признанием сражен,

Всегда за ним тянулась слава,

Что он в судах не побежден!

Как задрожало ее тело,

Он своим телом ощущал,

Она сказать так захотела

От страха, верно – он молчал!

Но здесь же, на краю могилы,

К чему лукавить и роптать?

Пред этой страшной высшей силой

Возможно разве что соврать?

Но тут тряхнуло самолет…

Раздался скрип металла жуткий,

Вокруг все воет и орет,

И ураган сильней все кружит!

И он взмолился, голос хилый

Никто вокруг внимать не мог,

Но истинной молитвы силу

Наверняка услышит Бог!

*****

Музадов истово молился,

Хоть и не верил никогда,

Но ураган теперь грозился

Отправить всех их в никуда!

Кто не предастся в руки Бога

В такой тяжелый, страшный час,

Когда надежды на подмогу

Совсем нет никакой у вас!

Молились все кругом, и все же

Не унимался ураган!

Наталья Б. молилась: – Боже!

О, Боже! Боже, дай нам шанс!

Ревела буря, злая буря!

Волну вздымая за волной,

Как зверь неистовый ликуя,

Нептун крутил трезубец свой!

Волна вздымалась, все пыталась

Подняться до небес горой,

Воронка вдруг образовалась,

Над нею молний быстрых рой,

И вихрь закручивает лихо,

Вбирая океан в себя,

Вокруг вдруг сразу стало тихо,

И смерч огромный поднялся,

От океана и до тучи,

Беззвучно двинувшись вперед,

Он, равнодушный и могучий,

Всосал несчастный самолет!

Не так далеко от столицы

Есть городок один прелестный,

И людям честным и известным

Здесь удосужилось родиться!

Демидов, славный олигарх

Из восемнадцатого века,

Здесь из простого человека

Смог стать сподвижником Петра!

И славный Пушкина учитель,

Строптивой Музы повелитель,

Жуковский – русский наш поэт,

Немножечко прожил здесь лет!

Потом Москва вдруг поманила

Блистанием своих огней

И гордой славой наделила –

Поэт не видел толку в ней

И оставался равнодушным,

Хоть принимал ее послушно!

Левшу, теперь уже, конечно,

Не знает только пидарас,

Лесков прославил образ вечный,

Придумав свой чудесный сказ!

Не так известен наш герой,

Но, бог мой, добрый малый тоже,

Его карьерой золотой

Гордиться, право, каждый может!

Хочу представить вам, читатель!

В суде верховном заседатель!

Гонитель ветреной Фемиды,

Ревнитель строгой Афродиты,

Свой зарабатывает хлеб

Вершением людских судеб,

Юстиции суровый бич

Васильев Александр Ильич!

Ему всегда, везде фартило,

Фемиде праведной, но хилой,

(Ну так уж вышло на Руси,

О, Обнуленное, прости!)

Он Немезиду предпочел

И вверх по лестнице пошел.

Мальчишка, скромненький когда-то,

Служил помощником судьи

И ото всех тогда он прятал

Пристрастья странные свои!

Он был красив, всегда опрятен,

Для пола женского приятен

И обходителен, и смел,

Под всех подстроиться умел.

Там услужил, там поклонился,

Персоне нужной дверь открыл,

А после выгодно женился,

Затем и должность заслужил!

Тогда помог, конечно, тесть

Знакомства нужные завесть!

А после появились детки,

И как случается нередко,

Он понял, что в родимой Туле,

Хоть хорошо сидеть на стуле,

Но вовсе нету перспектив!

С кем надо переговорив,

Он мысль взлелеял в голове

О состоятельной Москве!

Конечно, это будет круто,

Хотя цена пугала жутко!

Фортуна вновь не подвела

И нужный шанс ему дала!

В башке все быстро прокрутив,

Тесть выделил аккредитив!

Теперь в Москву, в верховный суд,

Его уже переведут!

Всегда стабильная зарплата,

И судьи тут живут богато!

Да и зарплата ни к чему,

Известно всем ведь почему!

Карьера сделана! Ура!

А с личной жизнью как… Хандра!

Хандра его достала!

Нежна, прелестна и умна,

Не поняла его жена!

Все ей чего-то не хватало!

Его так это задолбало…

Всегда она сгущала краски,

Все от него хотела ласки!

А он, хоть и хорош собой,

Любви хотел совсем другой!