Роман Булгар - Девчонки, погоны. Книга IV. Сквозь тернии и боль

Приподняв руки, пританцовывая, Сашенька покрутилась вокруг своей оси, она изгибалась и работала на камеру.

Через пару минут в сторону отлетел бюстгальтер, обнажились ее юные упругие грудки, которые могли свести с ума любого мало-мальски стоящего мужика.

– Что, съели, Николай Иванович? Это вам не дешевый латекс, а самый что ни на есть настоящий натур продукт! – сверкнула Саша торжествующими глазами.

Избавившись от платья, она продолжила упоительную по своей откровенности фотосессию. Потом она осталась лишь в белоснежных чулочках и туфельках. Под конец своего шоу невеста присела на корточки и развела коленки, прикрыла стыд и срам ладошкой и обаятельно улыбнулась в камеру. Сделав еще несколько снимков, подуставшая девушка решительным шагом двинулась к неподвижно застывшему штативу, сняла с него фотокамеру, вывела изображение на огромный экран.

Досмотрев крутое шоу до конца, Саша хлопнула в ладоши:

– Обалдеть и не жить! Даже не верится, что это была я, что я способна на полное безумие! Моралистка Кристинка будет явно не в восторге, но это моя жизнь, и строиться она будет по моим лекалам, а не по чьим-то деятельным подсказкам, пусть они и несут в себе несомненно рациональное зерно…

Посмотрев на часы, Сашенька изумленно ахнула. Дело уверенно шло к ночи, а она еще собиралась приготовить кое-какие блюда и закуски для импровизированного свадебного стола.

Часики тикали, а у нее на кухне еще и конь не валялся…

Во сколько Сашенька управилась с готовкой, она и сама не запомнила, забыла глянуть на часы, так торопилась отдать себя в лапы Морфея. Не успела Саша прикоснуться к подушке, как мгновенно уснула, хорошим снотворным подействовал бокал вина, осушенный ею в честь окончания кухонных работ.

– Отбой, курсант Кошкина! – скомандовала она сама себе и закрыла глаза. – Завтра нас ждут великие дела!

Утро для Саши началось с нескончаемого звонка и со стука в дверь. Она открыла глаза и подскочила, как заведенная пружина. Проспала! В самый ответственный для нее день! На больших настенных часах было больше семи.

– Ой! – поспешила, открыла Саша дверь. – Извините! Всю ночь глаз не могла сомкнуть, к утру лишь задремала!

На пороге хаты стояла, уперев крепкие руки в бока, дородная бабища лет сорока, критически оглядывала Сашку с ног до головы, осуждающе покачивала своей неприветливой головой.

– Проспишь ты, девонька, все свое счастье! – вошла Настасья Петровна, поставила сумочку на тумбу. – Время нам скоро на помост выходить, а ты еще и не умыта, и не чесана! Посмотришь на тебя, ну, страхолюдина одна, губы от взгляда на тебя кислинкой сводит, как от неспелого и зеленого лимона…

Изловчившись, бабища подхватила Сашку, легко ее приподняла, опустила на свое колено, переломила ее надвое.

– Ой! – пискнула девушка, когда ее штанишки слетели с ее попочки, хлесткая ладонь гостьи прошлась по ее ягодице.

На одном ударе Настасья не остановилась, шлепнула женщина по оттопыренной девичьей заднице еще разок-другой.

– За что же вы меня так? – почувствовала Сашенька, как на ее глазках вмиг навернулись обиженные слезинки.

– Чтоб дурь твою из головы выбить, чтоб мысли дурные изгнать, – вещала Петровна иерихонской трубой. – Чтоб беды все от тебя отогнать, чтоб в новую жизнь с одним лишь хорошим! Чтобы жилось тебе счастливо и о плохом тебе не думалось!

Отпущенная на волю, Саша с пылающим от стыда лицом уставилась на странную бабищу, всем своим видом напоминающую медведицу из детской сказочки про трех медведей.

– Я ни о чем не думаю… – призналась она, ибо с приходом странной женщины все ее мысли одна за другой разлетелись, в голове остались лишь пустота и звенящий и всепоглощающий вакуум.

– Что, девонька, встала каменным истуканом? – сдвинула гостья брови для пущего страха, шумно пристукнула ножкой. – Марш под душ! Смоем мы с тебя все прошлые грехи! В новую жизнь с чистым телом и только одними чистыми помыслами!

Не посмев и ослушаться, Сашенька скинула с себя ночную пижаму, забралась в душевую кабинку, включила воду.

Петровна стояла за ее спиной, откровенно любовалась точеной Сашиной фигуркой. Чтобы букой не молчать, бабища поведала:

– Раньше существовал древний обряд. Невесту перед венчанием обмывали в огромном чане. Собиралась вся домашняя челядь, и все по очереди лили на невесту воду из ковша…

Сашенька живо представила себе, как дворовые девки, окружив невесту, со всех сторон поливают на нее воду…

– Дай, сама тебя потру! – взяла Настасья в руку мочалку. – От тебя самой, девонька, сегодня нет никакого прока! Руки у тебя, девка, кленовым листом дрожат, и все из них валом валится! Спинку-то свою чуток, девонька, пригни…

– Ой! – пискнула тоненько Саша, когда по ее спине прошлось жесткое мочало, соскребая с нее всю грязь и снимая весь верхний и отживший свое кожный покров.

– Терпи, девонька! Иисус терпел и нам всем велел! Ты еще мне потом спасибо за все скажешь…

Делая вид, что она занята своей работой, Настасья Петровна со всем тщанием осмотрела покрытое мыльной пеной юное девичье тело и не нашла ни одного изъяна, что особо пришлось ей по душе и смягчило ее настроение. Очень уж не понравилось ей и мужу ее, Михаилу Потаповичу, брату их Коленьки, это, на их взгляд, безрассудное и безответственное решение взять и жениться на безродной девице из далекой провинции.

Шла Петровна сюда с одним лишь откровенным желанием пинками и под самый зад гнать из их жизни наглую девку, окрутившую братца ее драгоценного супруга.

Увидала она чудо чудное и растаяла вся душой, прониклась к юной девчонке самым искренним и теплым чувством.

– Живо вытираться и бегом беги к зеркалу! – шлепнула гостья наотмашь по хрустящей от чистоты коже и угодила аккурат пониже спины. – Сейчас мы из тебя человека сотворим! Чтоб не стыдно было на людях тебе показаться, страхолюдина! Эка тебя, девонька, в детстве ничему толком-то и не научили родители…

Чем это она жутко не угодила странной родственнице Николая Ивановича, Сашенька даже и не догадывалась, хотя ответы на все ее вопросы лежали прямо и на ровной поверхности.

– Так голяком, девонька, так и садись! Чай, не замерзнешь! Лето на дворе! – не дали ей даже одеться. – Тут мы укоротим, там мы чуть подрежем, тут мы немного подправим, – появились в одной руке у Настасьи Петровны ножницы, а в другой она держала металлическую расческу с длинной ручкой.

Перепуганная насмерть Сашенька от жуткого страха прикрыла, крепко зажмурила свои глаза, не хотела она видеть, как ее будут уродовать. Саша окончательно и бесповоротно смирилась со своей несчастливой участью. Ее сейчас жестоко и страшно обкорнают, сотворят из нее настоящее пугало.