Александр Мирошниченко - Аркадия

Танец искр, порхающих в огне, убаюкивал. Глаза перестали различать самолет, стоящий неподалеку. Возникло ощущение нереальности происходящего. Где-то сейчас кардинально менялось все, что казалось когда-то незыблемым в существовании целого государства. Он, рожденный в Советском Союзе, вдруг узнал, что его родина называется иначе, да и по сути уже стала другой страной. А он здесь, в предгорье Карпат, на чужбине, сидел возле костра, выбрасывающего искры, которые быстро гасли, оторвавшись от языка пламени, их породившего.

Может, и с людьми так же происходит? Оторвался от того, что дает тебе энергию, и гаснешь мгновенно.

Темная ночь, тишина, пламя располагали к философским рассуждениям.

За спиной послышались едва уловимые звуки. Гена развернулся в поисках источника, но глаза, долго созерцающие языки пламени и искры костра, не могли ничего разглядеть. Пришлось бросить в огонь клочок сухой травы, и вспыхнувшее пламя выхватило из темноты фигуру, судя по одежде – девушку. Когда гостья подошла ближе, Гена увидел красивую юную особу, одетую, кажется, в национальный костюм. Она присела напротив и бросила еще травы, чтобы в свете пламени видеть своего собеседника. В больших глазах незнакомки отражался огонь, а на смуглом лице обозначился легкий румянец. И не было понятно, то ли это отражение языков пламени, то ли гостья была смущена.

Вся эта картинка походила на какой-то сюр. Осознай Гена, что это существует только в его воображении или, допустим, что перед ним оказался ангел во плоти, удивления бы больше не стало.

– Я умею танцевать, – вместо приветствия произнесла очаровательная посланница ночи. – Хочешь, я станцую тебе? Только тебе.

– Мне нечем будет тебя отблагодарить, – отозвался зачарованный Гена.

– Это недорого, – продолжила девушка. – Мне нечего есть. Можно заплатить едой.

– Тогда подожди, скоро придет мой друг и мы сможем поужинать. Ты приглашена. Тогда и станцуешь.

– Я хочу танцевать только для тебя, – продолжала настаивать незваная гостья, начиная двигаться в такт какой-то мелодии, которую сама себе и напевала.

Движения юной танцовщицы в свете угасающего костра были простыми, но искусно исполненными. Девушка, несомненно, училась танцам, и Гена начал любоваться этим незамысловатым действом вплоть до того момента, пока она не скинула с себя вязаный жилет, под которым осталась только очень тонкая, почти прозрачная сорочка, не скрывающая еще не оформившуюся грудь.

Гена вспомнил соседку, ровесницу Катю, в семье которой проводил очень много времени. Малышами они купались голышом в одном корыте, которое ее мама тетя Рада, самая добрая женщина в мире, выносила во двор жаркими летними днями. Став постарше, Гена и Катя прекратили совместные водные процедуры, но в укромном месте между плотным кустарником и дощатым забором с интересом узнавали, чем отличаются мальчики от девочек, и учились целоваться. Вернее, познания интересовали больше Гену, а умение целоваться – Катю. Как-то дядя Санду, вернувшийся неожиданно с работы среди дня, застал дочку с ровесником за этим занятием. Им было уже лет по одиннадцать. Отец отвесил крепкую оплеуху дочери и что-то прокричал на молдавском.

– Не тронь ее, – закричал Генка и бросился с кулаками на мужика, размерами превосходящего его раза в два.

Сосед подхватил нападающего за шкирку и за штаны и перебросил через невысокий забор.

Гена сидел на крыльце своего дома и не мог справиться с возмущением, возбуждением и обидой. Минут через двадцать во двор зашел дядя Санду и, как только Гена потянулся за черенком от лопаты, мирно произнес:

– Положи, я поговорить, – потом сел рядом и сказал: – Говорить много не буду. Ты меня все равно не поймешь. Пока у самого не будет дочери – точно не поймешь.

Дядя Санду разговаривал с Геной словно со взрослым, и это подкупало. Потом достал пачку папирос «Сальве» и, прежде чем закурить, спросил:

– Куришь?

Генка отрицательно помотал головой. Тот раз, когда он пробовал вдохнуть дым от скрученной в трубку газеты, как объяснили старшие ребята, за курение не считался. Отец Кати закурил и произнес:

– Ты молодец, что вступился за свою девчонку. Это правильно. Но если еще раз подобное увижу, ноги повыдергиваю, не посмотрю, что ты сын друга.

Потом он глубоко затянулся, выпустил дым и пошел. У калитки остановился и пообещал не рассказывать отцу.

– Прекратили танцы, – сказал Гена очень громко.

Юная танцовщица замерла и удивленно посмотрела на своего единственного зрителя.

– Я что, некрасивая? Я тебе не нравлюсь? – по-детски обиженно скривив красивое личико, спросила гостья.

– Красивая, очень красивая. И ты мне нравишься, – попытался успокоить Гена.

– Тогда давай ты меня, – и гостья показала жест, означающий неприличное. – Я уже взрослая. Мне уже можно.

Гена не успел ничего ответить, как из темноты появились фигуры нескольких взрослых парней.

– И что это здесь происходит? – растягивая слова, спросил один из них, очевидно главный, и сам ответил: – Как вижу, здесь взрослый дядя развлекается с несовершеннолетней. А взрослый дядя знает, что это стоит денег?

Главарь подошел ближе, чтобы смотреть на собеседника свысока. Его клевреты остались стоять подальше от костра, чтобы не было видно лиц.

Гена очень хорошо прочитал ситуацию. Развод на деньги. С учетом того, что девчушка несовершеннолетняя, сумма может быть весьма солидной. И ничего иного не оставалось, кроме как потянуть время, пока не вернется Эдик.

Поэтому Гена мирно поинтересовался:

– Сколько?

Местный явно не ожидал такой реакции жертвы. С одной стороны, это мог быть знак, что все закончится быстро, а с другой стороны, если клиент так спокоен, то нужно стрясти с него как можно больше.

– Ты же знаешь, что за совращение несовершеннолетней… – начал обычную игру гость.

– Сколько? – повторил опять спокойно Гена.

– Тысяча баксов, – назвал главарь сумму, в пять раз превышающую обычную таксу.

Кто-то в темноте аж присвистнул.

– У меня столько нет, – не меняя тона, ответил Гена.

– Самолет есть, а денег нет? – начал распаляться юный вымогатель. – Так не бывает. Тогда мы самолет забираем и как лом сдадим, – продолжил запугивать он.

– Бери, – со вздохом согласился пилот.

Он уже слышал приближающиеся шаги своего техника, и, пока смущенный тем, что все шло не по его плану, главарь банды обдумывал, что делать дальше, из темноты донеслось:

– Вечер добрый добрым людям.

Все обернулись на голос. Когда Эдик оказался рядом с костром, он внимательно осмотрел присутствующих, остановил взгляд на девушке и обратился к ней:

– Анка, тебя отец ищет. Не хочешь ремня получить, шуруй домой.