Ян Жнівень - Лучший друг

– Потому что я тебе доверяю, – говорил Егор, уверенный, что его искренность подкупит ее.

То было еще время, когда он не принимал ничего вокруг. Нигилизм вырос в нем уже давно, а апатия, подобная сухому дереву в пустыне, пускала свои корни в почву сознания. Ни капли не волнуясь по этому поводу, он улыбался и смотрел на текущую Свислочь, но кое-что его напрягло. Это было тем, что он давно вынашивал и сейчас хотел сказать ей.

– Я мало кому могу открываться, так что в твоем случае я переступаю через собственные убеждения.

– Поверь, ты не вызовешь у меня больше симпатии к тебе, если откроешься, – ответила Лера, уловив ход его мыслей.

– На самом деле, я очень привязываюсь к людям. Раньше я это чувствовал лишь к брату, а теперь у меня есть друзья, клуб «Вино и водка», учителя. Может, я не особо и привязан к тебе…

– Слава богу.

– …но ты являешься тем, кто почему-то вызывает у меня чувство доверия. Как ты отреагируешь, если я скажу, что Егор Постулатов далеко не тот нигилистичный засранец, которого ты видела в начале нашего общения?

– Приму как данность, – все так же отвечала Лера.

– Но… Тебя не волнует это ни капли? Я поменялся из-за тебя…

Она промолчала. Ей было тяжело с ним говорить. Даже Егор чувствовал какой-то дискомфорт от общения с ней. С того дня людям открываться стало еще труднее. Однако, несмотря на безразличие в отношении щуплого, неказистого и какого-то по-детски максималистичного Егора, что-то в его словах задело дальнюю, очень тонкую струнку души Леры, которая, пожалуй, есть у многих, но ее трудно нащупать. Эта струна колыхнулась, и Лера, сама того не ожидая, чуть улыбнулась, проникнувшись к нему.

В тот момент Егор уже отчаялся и разочаровался в их отношениях. Он понимал, что ей он давно не нравился, как, наверное, и никогда ранее. Собственно, и его самого она не то чтобы сильно манила, однако роскошная прическа, будоражащее юношеское тело и игривый характер его цепляли, и за эти жалкие моменты он держался из последних сил.

Тогда Лера подошла к нему и обняла, не сказав ни слова. Сам того не понимая, Егор почувствовал, что то было искренне. С того дня они больше не гуляли, а лишь перебрасывались фразами в течение почти полугода.

– Тот день был знаменательным. Возможно, я не показала это, но меня еще долго посещали мысли о том, каким ты был со мной. Я чувствовала себя менее ненужной, от чего обратила внимание на твоего брата. Так уж получилось, что я смотрю на сильных и больших мужчин, – Лера усмехнулась и посмотрела на сопящего Лёшу. – Он классный, но ты был для меня открытием, за что я благодарна тебе.

– Вот только ты теперь сопли не разводи, – Егор посмотрел на нее и улыбнулся, уже слабо контролируя течение слез, которые вот-вот могли хлынуть из его глаз. – Не стоило мне тогда ничего говорить.

– Возможно. И все равно, спасибо. Главное – не загоняйся из-за меня. Я не идеал, к которому надо стремиться, а всего-навсего один из таких трудных рубежей.

– Ты себя переоцениваешь, – Егор засмеялся и услышал ее одобрительный, милый смех, которым она раньше не вознаграждала его ни разу. Она легко толкнула его в плечо и откинула короткие волосы назад. В эту секунду Егор прощупал почву, наконец поняв, какого рода эта девушка. Общение пошло легче.

– Вот кем я тебя вижу. Ты немного невежественный и наивный, но при этом веселый и… умный. Не строй из себя того, кем ты быть не хочешь. Ты не твой брат, как бы того ни хотел, и это не плохо.

– Это и было проблемой в нашем общении? – на этот вопрос Егор услышал одобрительное «угу». Лера поднялась со стула и мягко поцеловала его в щеку.

Загоревшись красным пламенем, Егор оцепенел и осек себя. Сначала он воспринимал это как что-то неправильное, свято уверенный, что у него другой «научный» интерес, но в эту секунду было легко понять непринужденность, простоту этого искреннего поцелуя. Это был акт их примирения. Еще долгое время с его щеки не сходило то приятное чувство мягкости и жесткости одновременно. Запах миндаля, лаванды и перегара, что показался ему даже приятным, и он запомнил его надолго, а мягкие черные волосы, прошедшиеся по его затылку, спустя много месяцев он вспоминал с тревогой в животе, хотя тогда мысли уже были заняты иным, более…

Когда брат проснулся, он, шатаясь от похмелья, поднял бучу и начал что-то бурчать себе под нос, ругаясь и заваривая крепкий чай, но потом вмиг раздобрел и пригласил на диван Леру. Уже не чувствуя прежнего дискомфорта, Егор умиротворенно, приняв свою печальную судьбу непризнанного идальго, сидел с сигаретой и медленно, медитативно зарисовывал пейзаж из окна, бросая грубые и четкие линии на бумагу.

После долгого прощания, даже намеков на слезы старшего брата, во что Егор, конечно, слабо верил, Лёша с Лерой уединились в ванной и наконец смогли расстаться на приятной ноте. Из обещаний Лёша дал лишь то, что вернется, что бы на его пути ни стояло. Конечно, он понимал, что есть человек, который ему важнее и дороже, за которым нужен будет глаз да глаз, но лишний раз он не хотел разжигать пожар грусти в девушке. И все же, говорил он искренне, ведь она была той, кто одна из немногих после брата смогла убедить его, что даже смерть не сломает его, пока он не вернется к ней снова.

Наступил вечер. В комнате, так же неожиданно, как и всегда, появилась Маша. Ее возвращение было делом очевидным, так что никто тому особого значения не придал. Лишь Егор состроил такую мину, словно был уверен в том, что она вернется, хотя даже тогда в нем росли семена сомнений.

Было решено выйти позже, под ночь. Маша сидела за столом и что-то рисовала, пока Егор в сотый раз проверял собранные вещи. Сев за стол, он принялся жадно уплетать разогретый чебурек.

На диване сидел старший брат, стараясь выжать максимум из открытого интернета. После расставания с Лерой он был полон сил и мотивации идти вперед, чувствуя ту волю к жизни, что посещает писателя за рукописью, художника за полотном, Луи Армстронга за трубой. Он чуть раскрепостился, и теперь это был полный энтузиазма человек. Вмиг забыв обо всех ужасах, о которых предупреждал отец, он уселся на диване и принялся трескать орешки, словно ожидая школьной экскурсии, полной беззаботного смеха и дешевых чипсов, рассыпанных на задних сидениях автобуса.

Смотря на это, Егор занял себя тем, что начал подглядывать в блокнот Маши, но стоило ему бросить беглый взгляд, как он сразу подавился и залился истеричным смехом. Он выхватил блокнот из ее рук и, давясь и заливаясь слезами и чебуреком, подполз к старшему брату. Лёша посмотрел на трясущийся от рук Егора блокнот и увидел там себя. На рисунке толстый, набравший пару десятков кило Лёша вальяжно развалился на диване, держа в правой руке пачку орешков с надписью «Timekiller». На грязной рубашке, еле обхватывающей его массивное тело, было написано «Король прокрастинации». Чуть не раскрыв вырывавшийся из него смех, Лёша посуровел и сказал: