Ян Жнівень - Лучший друг

Район номер сорок семь, в котором жили будущие путники и по совместительству самый зависимый от наркотиков, сжалился над ними и выпустил из-за крон деревьев, скрывающих холм дороги, сорок второй маршрут, неспешно катящийся к ним навстречу. Большой электробус, все так же тускло освещенный, как и все на районе, показался и наконец предстал перед ними. У Егора задрожали коленки, а старший брат начал нервно переминаться с ноги на ногу, но вовремя успел предотвратить этот нездоровый приступ. Все почувствовали, как приободрились и совсем расхотели спать, а сон, между тем, медленно и как-то неестественно подбирался к ним.

Из электробуса выскочила пара молодых девушек, петляющих своими тонкими и укутанными в черные чулки ногами, а также молодой парень, до ужаса раскрасневшийся и напившийся. Он вульгарно расстегнул рубаху и шагал за не самого скромного вида дамочками, втихаря щипая их за задницы и громко горланя, как «будет круто», и что надо «только подождать», при этом прикладывая к губам пальцы и щурясь от удовольствия предвкушения. Егор бросил полный презрения взгляд на хмельное трио и, со смехом узнав в них брата с его подругами, только год назад, вдохнул полной грудью и ступил на лестницу сорок второго электробуса. Лёша последовал его примеру, но остановился. Стоило ноге Егора коснуться ступеньки, как молнии побежали по всему телу, а предвкушение, таящееся в нем уже давно, вылетело наружу, вогнав его в состояние экстаза. Он, чрезвычайно довольный и мягкий, как желе, сел на место для четверых и закрыл глаза, вдыхая запах перегара и пота, который на время привел его в чувство, прервал приятный процесс переосмысления.

Маша зашла за ним в автобус и, сев напротив братьев, начала с тоской смотреть на серые «дамианщины» и горящие окна маленьких домиков, вмиг забыв о позорных проигрышах и помятых картах. Егор понаблюдал за ее взглядом и словил неприятные ощущения от условий, в которых остаются люди, которых они так спешно покидают. В нем вдруг родилась неприятная мысль, что они бросают этих людей, хотя должны были им помочь. И пусть то было не так, однако он еще долго не мог отделаться от этой мысли, все думая, как они жестоки и в то же время решительны: вот так взяли да порвали порочный круг.

Казалось бы, в картине сорок седьмого района совсем нету перспективы, а все, что на ней нарисовано, давно потеряло свою актуальность и красочность; но, слегка присмотревшись, Егор стал замечать, что все вокруг сопоставимо с их двором, схожем во многом с общей обстановкой вокруг. Она давала надежду на изменение: так, он мысленно сжигал чертовы покрышки, в которых сажали цветы и которыми огородили детские площадки, железные горки, которые он также сдал бы на металлолом, заменив на безопасные пластиковые. Взглядом он окрашивал грязно-желтые стены в белый, нежно-розовый и светло-коричневый, цвета бледной бирюзы и пастельные тона, отшлифовывая безвкусный рельеф. Потом он мысленно испещрял эти стены стрит-артом, подобным тому, что он видел у своего дома, красивыми табличками номеров домов, рельефной геометрией выступов и впадин, а также добавлял имитацию кирпича и резного камня. Он, взмахивая погрубевшей от долгой работы над районом рукой, запускал гранатометные очереди из очистителей краски, своими снарядами «разносившие» адреса дилеров в щепки, искореняя культуру наркотиков, что, словно порча, пустила свои корни так глубоко в район и создала какую-то совершенно неправильную романтику.

В мусорку отправлялись все вывески с улиц, которые он заменял на легкие и стильные, реклама располагалась на отдельных билбордах, а не на фасадах зданий. Каждого владельца тега, которого заметила полиция, заставляли бы выплачивать огромный штраф, а бросившего окурок или пачку из-под чипсов – на профилактические работы, где он выдраивал бы каждый кустик, пока, кроме веточек и листиков с корнями и травой, вокруг него ничего не осталось бы. Из-под балконов пропадали разобранные на щепки скамейки, заменявшиеся удобными и стильными беседками, в которых любители свежего воздуха, заранее заплатившие начальнику двора, могли под присмотром охранника, не вмешивающегося в процесс, выпить или покурить, давая прохожим гарантию, что с ними никто не сделает глупости. Кусты, запущенные и раскинувшие свои ветки во все возможные направления, став подобными жутким монстрам сюрреалиста, Егор щепетильно вырезал в форме сферы, кубика, пирамидки или конуса.

Его порывы в архитектуре, которые он выражал еще в своих работах для «GalaxyGuy», зашли так далеко, что он начал воссоздавать стили модерн и классицизм, стараясь их объединить в едином порыве, добавляя нотки лофта, кантри и минимализма, стараясь гармонично расположить весь этот набор, который, казалось бы, не мог быть единым целым. Старые «дамианщины», которыми люди двадцать второго века именовали застройки бывшего диктатора Дамиана, превращались в уютные жилища, брутальные постройки эпохи возрождения и отжившие свое минималистические проекты. Во всем этом он искал возможность как-то украсить жизнь и немного развеять тоску.

Его фантазию прервал электробус, наконец дождавшийся своего водителя, вышедшего покурить и явно особо не заморачивающегося по поводу собственного графика работы. Они начал движение. Лёша поежился на сиденье и, весь на нервах, осмотрелся вокруг. Электробус пуст, а они двинулись в путь. Так вот сорок второй маршрут, подскакивая на кочках и неровностях древней как мир дороги, унес наших героев из печального во всех своих проявлениях сорок седьмого квартала «золотой ветки».

Дорога шла в полном безмолвии. Маша, подперев раскрасневшуюся щеку, смотрела в окно, не проявляя никакого интереса к однообразным пейзажам, иногда разбавленным очень уж эпатажным и богато убранными церквями, прозванными в народе «дамианками», по аналогии с довоенной застройкой. Лёша обшаривал рюкзаки, стараясь убедиться в том, что все всё взяли, пока Егор читал дряблую книжонку Пауло Коэльо, читать которую и охоты особой не было.

Порой Егор, как истинный книжный червь, любил читать сомнительные или просто не подходившие ему по жанру книги только из любопытства; благо у него для этого была уйма времени раньше. Так Коэльо стал отдушиной среди книг про судьбу, в которую он, как скептик, верил хоть и с трудом, но к которой порой сам грешным делом обращался с вопросом или догадкой.

– Вы только вдумайтесь, – начал Егор, оглушив как гром тишину будто бы обреченной на молчание поездки. – Читают же люди, вроде, чтобы говорить лучше да узнавать что-то новое, но я, как истинный представитель маргинального общества, ни черта не могу вынести из всего этого. Вроде интересно, а вроде и зачем?