Марианна Красовская - Цитадель: дочь света

– Почему ты так думаешь? – с надеждой спросила я.

– Ну кто-то же должен! – заржал Паша.

– Ублюдок, – прокомментировала я.

– Вполне вероятно, – фыркнул он. – Я подозревал.

– Ты! – резко прервал его веселье Оскар. – Может, объяснишь мне, почему?..

Он обнял за плечи Мариэллу, маленькую и хрупкую по сравнению с ним. Она была как птичка, как воробышек… Я даже не ревновала, потому что Мариэлла была в моих глазах не совсем человек.

Павел густо покраснел, потом побледнел.

– Я боялся, – признался он.

– А она не боялась? – гневно спросил Оскар. – Она не боялась?

– А можно узнать, в чем дело? – спросил Сергей, вертя головой.

– Вас не касается, – буркнул Паша.

– Нас касается! – хором сказали мы с Никой.

– Её в детстве насиловал один из ваших, – тихо сказал Оскар. – Павел знал, видел. И молчал.

– Митя, – еле слышно сказала Ника.

– Митя, – эхом откликнулась я, вспоминая о липком страхе, охватывавшем меня рядом с ним.

Он был словно паук, плетущий сети, словно мокрица… Мне иногда чудилось, что он крадется по коридору, ища меня, и я вылезала в окно, прячась в шалаше в саду. Мы знали…

– Паша, – взяла я брата за руку. – Но ты ведь был старший!

– Не нуди! – отбросил мою руку Павел. – Я знаю! Я боялся… боялся, что меня вернут обратно, что мне не поверят! Это вы с Никой из нормального, образцово-показательного детдома, а у нас был ад. Провинившихся отдавали в психушку и лечили электрошоком. Меня запирали без света и воды в подвал с крысами на три дня. А потом было поздно. Меня бы спросили, почему я молчал. Я хотел убить его, задушить ночью, но духа не хватило… Только и смог, чтобы её в больницу поместили.

Мы вспомнили, как Паша уверял нашу воспитательницу, что Мари плохо спит, что у неё кошмары, что она кричит по ночам. Мари тогда переселили в комнату к няне, но было уже поздно. Она и в самом деле кричала по ночам, а потом выпрыгнула из окна, не убившись только чудом – упала в куст черемухи. Мари глотала таблетки, резала вены, её вытаскивали из петли…

А что бы сделала я? Смогла бы я вступиться за Мари, что-то рассказать матери-воспитательнице, никогда особо не интересовавшейся нашими сплетнями, нашими отношениями? Я не помню ласки… Только мы, дети – я, Павел, Ника – одаривали друг друга поцелуями и объятьями. Мать и отец иногда сажали нас на колени и спрашивали, почему я разбила чашку, почему рисовала черной краской, почему запустила в соседскую собаку куском грязи… Почему я отказываюсь учить уроки, грублю няне, толкнула Дашу. Они не слушали, что Даша воровала мои краски, что собака ругалась, что чашка – некрасивая…

Мама говорила, что я все вру, а папа – что меня вернут в детдом, если я буду хулиганить. И я больше не хулиганила. Я клеила чашку, прятала черную краску и гордо игнорировала Дашку. О, эти вечера – вечера несбыточных надежд и позора, вечера горьких слез… Мы с Никой и Пашей, и иногда еще с Мари и Сашей, забирались в наш шалашик в моем саду (а сад принадлежал только мне) и лежа в обнимку, заворожено слушали дождь и рассказывали сказки про наших настоящих родителей, и про нормальные семьи, и о том, как мы будем любить наших собственных детей… Я детей не хотела, Паша – не семейный человек, зато мы все любили детей Ники.

– Поверьте мне, – горячо заговорил Павел, и тень былого вспыхнула и рассеялась от его горячности. – Я бы все отдал, все отдал! Я бы его убил, честное слово! Только бы на миг…

– Нет, – ответил Оскар. – Убивать нельзя.

– А морду набить? – с надеждой спросил Сергей.

– А что это поменяет? Я могу, вернуть тебя, Павел… пожалуй, на один день в прошлое. Но только один раз. Убивать нельзя.

– А некой части тела лишить можно? – прищурился Павел.

– А силенок хватит? Учти… тебе есть что терять.

– Жена, сын? – спросил Павел сумрачно.

– У тебя есть сутки, – помолчав, сказал Оскар. – Все, что ты сделаешь, невозможно будет вернуть назад. Одна попытка. Постарайся не сделать хуже. Вы, трое – мне нужна помощь. Обычно я беру целителя и еще нескольких людей, но вы все сильны. Светлый эльф, сестра по времени, её нареченный. Особенно светлый эльф…

Особенно я!

Мне хотелось прыгать! Что же я делаю? Мне почти пятьдесят! Я рехнулась на старости лет? Ладно, влюбилась – как говорят, любви все возрасты покорны. Кстати, это откуда? Из Грибоедова, да? Но вот так – прыгать, как пятнадцатилетняя девчонка? Хотя нет – в юности я так не скакала. Но ведь у меня же были мужчины! Был даже один головокружительный роман с мальчиком на четверть века младше. Нежный, легкий…

– Что надо делать? – откашлявшись, спросила я.

– Ты можешь поделиться энергией со мной?

– А сам-то не видишь? – не удержалась я.

– Светлого эльфа? – он приподнял брови, и у меня закружилась голова. – Светлого эльфа никто не может увидеть, если он сам не позволит.

За спиной хрюкнула Ника, читавшая меня, как открытую книгу. Могу ли я поделиться энергией? Да я отдам тебе все до капли!

– Довольно! – покачнулся Оскар, побледнев. – Какая щедрость! Обычно от эльфов не допросишься. Павел, готов?

Павел кивнул. Князь времени положил ему руки на плечи, зажмурился. Пашка смотрел в пространство остекленевшим взглядом. Больше ничего не происходило. Мы растеряно переглянулись.

– Ника, помоги, – тяжело выдохнул Оскар. – Не ожидал…

– Как, как помочь? – вскрикнула Ника. – Загляни в него! – Как?

– Как в Сергея заглядывала!

– Ой! Я так не могу! – покраснела Ника.

Оскар хмыкнул, улыбнулся. Я поняла, что Ника тут не помощник. Между тем Оскар уже посерел и зашатался. На висках и лбу обильно выступил пот. Я бросилась к нему, обхватила за талию, прижалась, уткнулась ему в грудь и сильно-сильно закричала внутри, что люблю его, что он мне нужен, как ни один другой мужчина…

И неожиданно провалилась…

Словно со стороны я увидела растерянного юношу с руками не в алой краске – в крови. Черноглазая девочка бьется в истерике. Тело мальчика – худенького, с кудрявыми светлыми волосами – Алехандро? Но почему? Митя – зажатый в углу милиционерами, злобно зыркающий черными глазами, заламывающая руки мать, хмурый небритый отец…

Павлу наконец-то подают салфетки, он вытирает руки. Саша мертв. Множество ножевых ранений. Мари сбивчиво что-то рассказывает мужчинам в форме. Павел отворачивается, пожимает плечами. Врачи перевязывают ему ладони – они располосованы.

– Хватит! – хрипит голос над ухом.

– Еще чуть-чуть, – умоляет Павел. – Мне надо сказать, надо объяснить!

– Время!

Голову пронзает боль и свет. Кажется, я теряю сознание. Алехандро, Алехандро! Тоненький мальчик (или девочка?) обнимает мои колени – за что? За его спиной крылья…

***

– Очнулась? – с тревогой спрашивает Оскар.