Евгений Рысс - Шестеро вышли в путь

— Уж ты-то да не убежишь! — сказал полковник. — Кому другому рассказывай, а не мне.

— Что за тропа староверов? — спросил Катайков.

— Да вот, — сказал Миловидов, — он, изволите видеть, скрывает. А что скрывать, когда вся жизнь на кон поставлена! Есть древняя тропа, проложенная староверами. Ни на каких картах ее не найдешь. От кого прячешь, отец?

— Не вижу смысла, — пожал плечами Катайков. — Этой тропой или другой.

— Да ведь понимаешь, какое дело... — Миловидов прищурился и улыбнулся. — Выйти-то они на эту тропу выйдут, а прийти им не обязательно. Вы расспросите как следует отца Елисея — он расскажет, скольких людей выводил на тропу, а выходил с тропы почему-то всегда один.

— Клевета, — сказал монах. — Клянусь перед богом!

— Рассуди сам, — сказал Миловидов, — как мы с солдатней распутаемся? Представляешь, что будет, если они увидят, как мы на шхуну садимся, а их бросаем?

— Здесь оставить, — сказал монах.

— Эх, ты, а еще поп! Отпустят они! Да они вторую неделю волнуются!

— Завести я их заведу, — сказал монах, — дело несложное. Да как потом удерешь?

— Возьми с собой прапора, — сказал Миловидов. (Катайков громко закашлялся и посмотрел на Ольгу.) — Ничего, — махнул Миловидов рукой, — какой он ей к черту муж! Должна ж она понимать. У него жена в Петербурге. Не какая-нибудь, а настоящая, в церкви венчанная. Чего ей за него держаться?.. Возьми прапора, отец. Они за ним следить будут, а ты шмыг — и пропал. Пускай они там рассчитываются.

— Не думайте, что прапор так глуп, — раздался голос в дверях. Вошел Булатов. Лицо у него было очень взволнованное. — Я, полковник, от вас ни на шаг. Имейте в виду.

— Ну, отец Елисей, решайся, — сказал полковник, не обратив на Булатова никакого внимания. — Уведешь их на Лев-гору, ночью исчезнешь, и встретимся в Малошуйке. Или так — или всем погибать!

— О господи, — сказал монах, — оценишь ли, на что иду?

— И моих двух возьми, — ввернул негромко Катайков. — Гармониста и Гогина. Ни к чему они нам. Балласт.

— Ладно, — согласился монах. — На большой подвиг иду. Стройте солдат.

— Вот это да! — сказал Миловидов. — За это люблю! Наливай, купец!

Катайков разлил спирт; все встали, держа кружки в руках.

— За вашу жену, Булатов, — сказала Ольга, подняв кружку, — За ту, которая в Петербурге. Настоящую, в церкви венчанную.

Булатов опешил. Он смотрел на Ольгу так растерянно, что Ольге стало его даже немного жалко. Миловидов рассмеялся.

— Что, прапор, попался? — сказал он. — Ничего, брат, это бывает... Вы, Ольга Юрьевна, не огорчайтесь, брак ваш, конечно, копейку стоит, да ведь за границей советские браки вообще не признают. А что он к той жене не вернется — за это я вам ручаюсь.

— Ну почему же! — сказала Ольга. — Я спорить не стану. Пусть возвращается.

— Нет, не вернется, — хитро поглядывая на Булатова, сказал Миловидов. — Хотите, скажу почему?

— Полковник! — воскликнул Булатов.

Миловидов совершенно по-мальчишески прыснул в кулак.

— Боится! — сказал он, с трудом сдержав смех. — Не бойся, прапор, Ольга Юрьевна не рассердится. Это ж ты соперницу обидел, а не ее.

— Полковник! — воскликнул опять Булатов, глядя на Миловидова трагическими глазами.

— А вот скажу же! — дразнил Миловидов Булатова, поглядывая то на него, то на Ольгу и посмеиваясь. — Брильянты-то видели, Ольга Юрьевна, кулоны и диадемы? Это ведь он всё у супруги, извините, стибрил. Шкатулочку в карман — и бегом. Несложная операция без наркоза... А, прапор, попался? Ничего, не бойся. Дело житейское. Ну, господа, за успех!

Он выпил кружку до дна, остальные пригубили. Стали закусывать.

Булатов смотрел на Ольгу вопрошающим взглядом. «Казнишь или милуешь?» — спрашивали его глубоко посаженные, таинственные глаза. Ольга же напряженно думала совсем не о том, что занимало Булатова. Ольга думала о своем.

Пока солдаты здесь, ребятам ничто не угрожает, — соображала она. Солдат уведут, Гогина тоже, останутся только трое мужчин. Эх, у ребят нет оружия! Но их семеро да она — восемь, а этих все-таки будет только трое. Если б хоть один револьвер!

Полковник проглотил последний кусок и встал:

— Пошли, отец Елисей.

Монах и полковник вышли. Катайков опустился на табурет и руками закрыл лицо.

— О господи! — сказал он. — Завести людей в болото и бросить! А еще священнослужитель! Прости грехи наши, господи!

Покачивая головой и бормоча, он вышел на полянку. Ольга и Булатов остались вдвоем. Минуту оба молчали.

— Оля! — сказал Булатов. — Я понимаю, что кажусь тебе подлецом. Но ты не знаешь всего. Когда я тебе расскажу, ты поймешь.

— Короче, — сказала Ольга. — Тебе от меня что-то нужно? Говори.

— Только ты можешь меня спасти.

— Что я должна сделать?

— Они меня убьют! — Ужас был в глазах Дмитрия Валентиновича. — Миловидов зверь, его нельзя раздражать. Соглашайся на все и требуй, чтобы меня оставили в живых. Поставь это условием, понимаешь?

— Условием чего? — наивно спросила Ольга.

— Ну, понимаешь, не спорь с ним, ты же видишь — он сумасшедший.

— Если смогу, — сказала Ольга, — я спасу тебя.

— Спасибо! — горячо сказал Булатов. — Я знал, что ты настоящий друг.

Ольгу ничуть не злил Булатов. Это было самое удивительное. Она просто смотрела на него с интересом. Все выводы она сделала раньше. Теперь Ольга наблюдала, как ее выводы подтверждаются, и ей было даже смешно — так все подтверждалось точно.

У самого крыльца стояли Гогин, Катайков и Тишков.

— Вы, ребята, идите с ними, — тихо говорил Катайков. — Мы на Лев-горе вас нагоним. Мне, понимаете, важно, чтоб с отрядом мои доверенные люди шли. А то обманут. Вы за мой интерес стойте, а я поблагодарю. За мной не пропадет!

— Постоим! — весело согласился Гогин. — Откровенно сказать, хозяин, можете положиться. Мы к вам имеем доверие. Слава богу, не первый раз.

Тишков молчал, но радостно улыбался, потому что видел: все складывается отлично. У хозяина они в полном доверии, будет еще веселье и награда за верную службу.

Солдаты построились. Миловидов стал перед строем, сложив за спиной руки, чуть заметно покачиваясь на носках.

— Беды наши, ребята, кончаются, — сказал Миловидов. — Отец Елисей выведет нас из леса, и станем мы с вами жить наконец, как люди. Ура, ребята!

Долгое, томительное молчание было ему ответом.

В первый момент Миловидов растерялся. На резкое слово можно ответить, за возражение выругать, избить или застрелить, но трудно ответить на молчание. Впрочем, за шесть лет, прожитых в лесу, опасные минуты бывали не раз и у полковника накопился опыт. Он знал: в таком случае лучше всего сделать вид, будто ничего не случилось. Солдаты допустили недисциплинированность. Они сами испуганы. Они знают, что за этим всегда следует суровое наказание. Если есть возможность, они с удовольствием стали бы снова послушными. Если такой возможности нет, они будут бунтовать дальше.