Галина Вайпер - Кларенс, Принц Удачи

Он накинул на голову капюшон и распахнул двери склепа:

– Пошли.

Пронзительный свет рассветного солнца ударил по глазам, я зажмурил их и прикрыл ладонями. Как больно, ничего не вижу!

– Кем был, тем и остался, – недовольно проворчал старик.

Я услышал отчетливый щелчок и ощутил под пальцами очки. Мы вышли из склепа. Никуда идти не хотелось, но сопротивляться не было сил. Как привязанный, я торопливо следовал за стариком, прижимая к себе тетрадь. Сквозь прищуренные глаза почти ничего не удавалось увидеть, кроме его спины. Темные очки мало помогали, непривычные к свету глаза слезились, приходилось постоянно вытирать рукой мокрые щеки.

Старик резко остановился, я не успел вовремя среагировать и налетел на него. Он локтем отпихнул меня назад, с кем-то поздоровался и завел неспешную беседу. Я обрадовался остановке и передышке. Сунул тетрадь подмышку и, зажмурив глаза, начал их яростно тереть – вдруг станет хоть немного легче? Под закрытыми веками прыгали разноцветные пятна, глаза жутко болели, я ругал про себя старого злодея, выдернувшего меня из уютного темного жилища.

Собеседник старика собрался, наконец, прощаться, и тут я услышал:

– Всего доброго, многоуважаемый господин Магрикритс!

Если этот придурок Магрикритс не сделает все правильно, было написано в дневнике мадам Беттины…

Я слегка приоткрыл один глаз, глянул в спину решительно шагавшего старика. Теперь обязательно пойду за ним до самого конца, чтобы выяснить, почему мадам столь неучтиво отозвалась о нем. Что он должен был сделать правильно? Я шел следом, продолжая постоянно стирать слезы с лица. Но вскоре, хочешь – не хочешь, пришлось признать свое поражение.

Я остановился, снял очки и закрыл ладонями зажмуренные больные глаза:

– Все! Больше не могу идти. Ничего не вижу.

– Держись за мой плащ, – недовольно пробурчал Магрикритс. – Если б не эта полоумная Беттина, стал бы я с тобой возиться? Разве я не самый крутой из волшебников этого края? Отобрал бы у тебя тетрадь, да и все. Так нет, старуха наложила на нее заклятие, да еще и сообщила мне об этом в письме. Хранитель дневника может отдать его только добровольно, иначе все записи исчезнут. Правда, они пропадут в любом случае, даже если их прочитает кто угодно, хотя бы и этот глупый крот. Ох, уж эти женщины, никогда не знаешь, чего от них ждать!

Не открывая глаз, я нащупал перед собой плащ, вцепился в его грубую ткань. Старик двинулся дальше, продолжая невнятно бубнить, но мне стало совершенно безразлично, что он там бормочет себе под нос.

Я правильно понял мадам, дневник теперь мой!

Мы шли еще довольно долго. Я брел, постоянно спотыкаясь, а поскольку ничего не видел, мог только чувствовать запахи и слышать звуки. То на меня налетал гомон людской толпы на большой площади, то шум наших шагов отзывался глухим эхом в узких переулках. Иногда до меня долетал запах цветов, иногда еды, а здесь мы, похоже, прошли около реки – свежее дуновение влажного воздуха скользнуло по лицу приятной прохладой.

Наконец Магрикритс остановился.

– Ффух! Вот мы и дома. Как ты мне надоел!

В ушах зазвенел пронзительный высокий голос:

– Ой, дедушка, кого ты привел? Он слепой?

– Почти, – отрезал старик. – Как дела, дорогая?

– Все в порядке, только в твоей лаборатории горшок разбился. Нечаянно! Какие у него волосы, меня зависть разбирает, дедушка!

– Какой горшок? – взвыл Магрикритс. – Если большой и зеленый!..

– Большой и зеленый, – подтвердил голос.

Магрикритс рванулся с такой скоростью, что я едва успел разжать пальцы и отцепиться от его плаща.

Любопытство заставило меня приоткрыть один глаз – посередине усаженного цветами просторного двора располагался большой каменный дом. Старик прытко рысил по дорожке к крыльцу, а рядом со мной стояла тощая девица в мужской одежде. То есть сначала мне показалось, что это мальчик. Но после того, как она вдоволь насмотрелась на меня и, наконец, высказалась, я сообразил, что ошибся.

– Нет, это несправедливо! Вот везунчик! Зачем мужчине такие роскошные волосы? Меня зовут Барбара. Пока зовут…

– Почему пока? – уточнил я, разглядывая новую знакомую одним глазом.

Короткая стрижка, встрепанные русые волосы, глаза ехидные и вроде разного цвета, один серый, а второй голубой.

– Пока дед не прибил меня за свой драгоценный горшок, – довольно ядовито усмехнулась Барбара. – А как зовут вас?

– Никак, – учтиво ответил я, закрыв уставший глаз.

– Так не… – речь моей собеседницы прервалась устрашающими раскатами грома, грохотавшими где-то в доме.

– Если дед горшок не склеит, – задумчиво произнесла Барбара, – я эмигрирую.

Я открыл второй глаз.

– Что?

– Сбегу подальше, – пояснила она. – Превратит еще в жабу какую-нибудь бородавчатую со злости, с него станется. Если вас никак не зовут, надо придумать какое-нибудь имя. Иначе я не знаю, как к вам и обращаться.

– Немного позже, – пообещал я. – А пока у меня к вам огромная просьба. Будьте добры, отведите меня в какое-нибудь темное место, пока я не ослеп окончательно.

Она взяла меня за руку и потащила за собой.

– Пойдемте. В башне есть комнатушка на самом верху, окно в ней малюсенькое. Мы его завесим, и вы сможете спокойно отдохнуть. Не пойму, почему ваши глаза в таком плачевном состоянии, вы ведь в черных очках?

– Я всю жизнь прожил под землей, – я брел за ней, изредка приоткрывая то один глаз, то другой, чтоб не споткнуться. – До сегодняшнего дня.

– Вы что, живой покойник? – удивилась Барбара.

– Нет, – вздохнул я. – Крот.

– Что? Настоящий?

Я кивнул.

– Дед, что ли, совсем повредился рассудком? – спросила она сама себя. – Кротов превращать в людей жестоко.

– А до этого времени у вашего дедушки с головой все было в порядке? – осторожно поинтересовался я.

– До сих пор его можно было терпеть. Будьте осторожны, сейчас по лестнице пойдем, там темно… Ой, что я говорю, вам же как раз темнота и нужна, – засмеялась Барбара. – Но уже два дня после того, как получил какое-то письмо из королевского дворца напоминает мне курицу – кудахчет целыми днями. Можете открывать глаза.

За спиной негромко скрипнула входная дверь. Приятный холодный воздух, почти как в склепе, только не затхлый, а свежий. Хорошо… Винтовая лестница из грубого шершавого камня мне понравилась своей основательностью, ее ступени были широкими и удобными. Мы поднимались все выше и выше, пока не остановились перед невысокой дверью.

– Здесь, – Барбара потянула на себя кольцо, дверь заскрипела еще сильнее, чем входная. – Только нагнитесь, а то шишку набьете.

Я сложился чуть не пополам и вошел в крошечную комнатенку. Барбара уже завешивала окно. Под ним стоял коренастый деревянный стол, слева обнаружилась застеленная узкая кровать. Еще пара стульев у стены, больше ничего. Прохладно, тихо и темно – как раз то, что мне необходимо.