Дмитрий Котенко - Дериват

Крео вдруг понял, что один из наиболее действенных способов атаки это – использование оружия самого же противника, еще в баре коварно заставшего Спри врасплох:

– Матричная метка, Аполло! У беглеца на шее была такая же штрихметка, как и у меня, – иначе бы он без шума не проник в Скорбящего Дедала. Выследи его по ней. Если он по близости, метку можно распознать.

– Крео, тебе это покажется странным, но я, действительно, пеленгую его геолокацию.

– В чем странность, малыш?

– Он неподвижен и находится в трех ста метрах от тебя. Здание Кассини-два по правый борт.

Сквозь обдуваемые водяным потоком боковые окна лата Крео разглядел знакомую фигуру – она смотрела в его сторону. Раздуваемые полы промышленного макинтоша выдавали армейские ботинки, которыми человек в черном, казалось, намертво вцепился в поверхность небоскреба.

Скайстер Крео аккуратно приземлился на крышу одного из величественных гигантов, вершину которого взнуздал чужак, непоколебимый вихревым пикированием ливневой картечи. Не спеша выбравшись из кокпита, пилот не мог видеть сумасбродного альпиниста из-за зависшей двери лата. В конце концов, опустившись, крыло закрыло кабину и обнажило вид на пресловутую фигуру – от ее непокорного перед порывами стихии вида перехватывало дух. Неизвестный в надменной непричастности стоял спиной к пожаловавшему летчику и с потусторонним озарением в глазах отдавался небесному тайфуну.

– Полярная звезда постепенно растворяется в небе, – фраза явно была адресована Крео.

Опустив левую руку, до этого кое-как прикрывающую от беспощадного дождя поле обзора, Спри, будто бы проталкиваясь сквозь заросшие лианы тропиков, шел по непроглядному пути, в конце которого расплывчатый силуэт, казалось, уже повернулся лицом к отчаянному пилигриму:

– Надеюсь, ты понял, что нашел меня, потому что я так хотел, – ткнув себя в шею, чужак пропустил по пальцу заряд, наэлектризовавший до испепеления клубную матричную АйДи-метку. – Однако я рассчитывал на более раннюю встречу, что не в плюс тебе.

– Что это все значит? Кто вы? – захлебываясь от дождя, Крео в невыносимом мытарстве старался держать силу воли перед нависшим роком. – Я как будто видел вас, и каждый шаг, который бы я ни сделал, отдалял меня от вас. Это было во снах… Кто вы и что вам надо?

– Преследовали по винтовой лестнице башни бесконечного абсурда, – отступая ближе к кромке крыши, человек в черном раскрыл свой подлинный оттенок одеяния: серый промышленный макинтош скрывал не менее серые и совсем сырые от погоды военные штаны, заправленные в сапоги со старыми истертыми кевларовыми вставками. – Пока что мне нужно было тебя просто увидеть.

– Стой!

Целостность картины всевышнего гнева на жалкость людей в виде ветхозаветного ливня нарушило раннее невиданное Крео явление, своей сказочностью оно могло затмить исполинскую внушительность грозовых раскатов грома: человек в черном – или сером – стал распадаться на мириады наночастиц, освобождая пальто, которое, не успев упасть оземь, также расщепилось в микроскопические наномашины и проследовало извивающимся хвостом ската за основным массивом пчелиного роя. Петляя из стороны в сторону, все, что пару секунд назад было незнакомцем, изобразило в воздухе идеальную аналемму. Это происходило на фоне вечернего бушующего дождливого неба. Покружив еще немного окрест небоскреба, наночастицы, сгруппировавшись, стремительным рывком закрутились в спиралевидный узор: зрелище отдавало истым шаманским предначертанием.

Спустя несколько непродолжительных витков искусственные насекомые унеслись вдаль расплывчатых в поволоке осадков неоновых контуров, оставляя за собой только лишь усомнившегося в трезвости собственного существования Крео Спри. Мужчина осознал, насколько неодолима представшая перед ним сила. Отныне повелителя мух не существовало, был лишь повелеваемый мухами.

– Правда, правда? – удивленный голосок сочился невинностью. – О, то есть всего какая-то пара месяцев отделяет нас от шелкового песочка пляжной гряды? Я уже вижу, как эти… эти наикрасивейшие ракушки, закопанные в земле, остужают наши с тобой загорающие тушки. О, да…

– Честно, маленькая. – Джуллиан давно не видел Афродиту настолько живой: на протяжении последнего года она, помимо будней, умудрялась также выходить на работу в один из выходных дней. Приползая поздними ночами с выжимающей все соки крупнейшей в Осевом полисе юридической фирмы, хрупкое создание валилось с ног; юноша только и успевал что подхватить любимую и посадить себе на колени. Покачивая девушку, словно измотанного беготней ребенка, Джуллиан видел лишь пустое лицо: в ответ оно безмолвно смотрело на суженого и восполнялось редеющим в течение дня силами – ощущение любимого смазывало внутренние двигательные шестерни и заставляло Афродиту продолжать путь. – А море, которому не видать конца и края, легко семеня приливами, будет убаюкивать твой беличий азартный моторчик прямо у меня на руках.

– А ты от этого же умиротворения нежно положишь свою голову мне на темя. – С мечущимися в животе бабочками Афродита съедала Джуллиана жаром своих глаз: теплота нахлынувших чувств не на шутку взволновала нутро.

Так все и было в их обычном распорядке. Юноша, не желая проявить малейшей йоты грубости, в флегме искренней заботы прислонялся щекой к шелковым прядям девушки, как только она, сжавшись в комок в его объятиях, отдавалась натиску неминуемого сна. Но чтобы со спокойной душой за завтрашний день уснуть, Джуллиан, не щадя своего здоровья, с головой погружался в работу. Он просил свою начальницу, с превеликим удовольствием взявшую ушлого юнца себе в подчинение, завалить его как можно большим количеством поручений. Бэа Ханаомэ Кид не переставала удивляться схожести неиссякаемого честолюбия мальчишки со своим собственным. Юноша, не желая, чтобы его девушка продолжала пытать себя непрекращающейся загруженностью, подрабатывал по субботним утрам помощником редактора радиоэфирного канала. Однако больше всего он старался в рабочие сутки не подвести свою начальницу в комиссии по трансконтинентальной нейробезопасности. Словом, в его руках заключалась судьба благополучия существа – одна из редких сакральных причин радоваться в мире, полном безразличия. Соприкасаясь бледными от внешней истощенности, но живыми от внутреннего спокойствия телами, они, засыпая в столь неприхотливой позе, принадлежали только друг другу.

Спрятавшись на запыленной полке среди неопознанных древних приспособлений, модулирующий приемник пригородной закусочной проигрывал песню на покинувшем языке через вибрирующую голограмму дорожки: в окруженном пустыней захолустье романтичность нот ассоциировалась с роскошной девицей богемных манер, ступившей лакированным каблуком на запекшийся навоз убогого ранчо: