Сергей Белокрыльцев - Гимгилимы -1. Добро пожаловать на Яппу!

– Гумбалдун, гимгилимский тартыга, – сказал провожатый, указывая на старика. Произнес он это так, словно Гумбалдун был местной знаменитостью.

Успев натянуть одну только штанину, плешивый старик, путаясь в болтавшейся половине штанов, поскакал по улице, подгоняемый гневными выкриками «маток». Женщины, утратив интерес к беглецу, но продолжая эмоционально переговариваться, хлопнув дверью, скрылись в «Королеве маток».

– Что это было? – спросил оторопевший Улит.

– Это было явление Гумбалдуна, – повторно пояснил мальчишка.

– Эти…

– Матки, – подсказал проводник.

– Да, матки. Что они хотели от него? Я не разобрал ни слова.

– Они хотели оторвать ему причиндалы и руки. И ноги на всякий случай. Ему повезло, что он убежал.

– И они бы это сделали? – искренне поразился Улит.

– Может быть.

– Что же он такого натворил?

– Гумбалдун не заплатил им, он поимел их под пенсию.

«Что за приятель у Михудора? Окна бьет под пенсию, к шлюхам ходит под пенсию. Ну неужели Михудор, казалось бы, землянин, не брезгует компанией такого отвратительного существа? Может, это какой-то другой Гумбалдун?».

– Мерзость какая! – вздрогнул руководитель ЭКЛИ, шокированный вопиющей безнравственностью местного населения.

– Вы правы, важный землянин, – согласился проводник. – Маткам обязательно нужно платить, у них тяжелая работа. Некоторые работают сутками, а некоторые и целую десятину, не смыкая ног…

– Заткнись! – прикрикнул на него Улит. – Ничего не хочу об этом слышать!

Проводник послушно умолк. Остаток пути они прошли молча.

– Это дом исписанной бумаги Шафтит, – паренёк показал на белое здание.

– Всё, свободен. Дальше я сам, – Улит помахал рукой, словно отгонял назойливую мошку. – Брысь, кыш! Как там, чтобы ты понял… А, ты чаевых ждёшь?

Улит выгреб кучку мелочи из кармана и бросил её, как голубям бросают корм. Брошенные монеты со звоном ударились о мостовую и покатились по булыжникам. Паренёк же стоял столбом, таращился на землянина и несмело улыбался.

– Ну, чего тебе? – спросил Улит и пальцами пощипал воздух, как обычно изображают щипающихся гусей. – Беги, хватай! Это деньги! Вот глупое создание… Ладно… свободен!

Улит открыл металлическую дверь с квадратами стекла и вошёл в библиотеку. Он не видел, как молодой муслин неспешно принялся собирать мелочь. Улит же оказался в небольшом помещении с белыми стенами и потолком, и полом из синих лакированных дощечек. Прохода дальше сын известного писателя не отыскал.

– Эй! – крикнул он. – Есть кто?.. Проклятье, куда идти-то?

Пока Улит чесал в затылке и телился, часть белой стены отъехала. Из образовавшегося проёма вышла молодая муслинка. Она была одета в розовые хакамы – свободные штаны с манжетами-гармошками, – шёлковую розовую рубаху на выпуск и мокасины. Волосы цвета чёрного шоколада были собраны в конский хвост. Лицом и голубыми глазами она походила на миловидную зеленокожую девушку-европейку.

– Славных ночей! – девушка с любопытством разглядывала землянина. – Я бумажница Шафтит Фаш.

– Я Улит Тутли, сын известного п и с а т е л я Земли, и мне нужна ваша история в изложении Слунца.

– Рада знакомству, землянин, – сказала Шафтит. – Проходите в бумажную комнату.

Вдоль стен тянулись высокие стеллажи, уставленные книгами. К каждой полке крепился ярлык с номером и тематическим названием отдела. В дальнем углу, у винтовой лестницы, обнимающей железный столб и ведущей наверх, стояли стол и стулья. В просторном помещении едва уловимо пахло старой бумагой. Улит прошел вдоль книжных полок.

– «Эффективные водогрядки», – шепотом проговаривал он названия томов. – «Эффективные мясофермы». «Увеличение урожая водорослей на эффективных водогрядках». «Увеличение поголовья мясоходов на эффективных мясофермах».

Надписи становились все длиннее, а буквы все мельче. Следующий заголовок вещал совсем крошечным шрифтом: «Увеличение поголовья мясоходов на эффективных мясофермах методом откорма мясоходов водорослями, выращенными на…». Улит тряхнул головой. Ему сделалось дурно от такого длинного названия. Сын известного писателя обратился к другому стеллажу. «Обработка камня». «Обработка дерева». «Изготовление сельскохозяйственных инструментов». «Строительство сельскохозяйственных зданий при помощи сельскохозяйственных инструментов, изготовленных из дерева, обработанного инструментами, изготовленными из…». Улит перестал читать заголовки.

– Я бы хотел взглянуть на исписанную бумагу, где… которая… хм… – осекся Улит.

– Я поняла, вас интересует история муслинов в изложении Слунца.

Бумажница направилась к дальнему стеллажу, придвинула к нему лесенку и поднялась по ней до двенадцатой полки.

Улит знал, что было всего три тома муслинской истории, а четвертый писался. Каждый том был напечатан в нескольких экземплярах. Выпустить книгу общим тиражом историк собирался лишь по завершению работы над четвёртым томом, а экземпляры, что хранились в доме исписанной бумаги Шафтит, были данью уважения историка к родным для него Гимгилимам.

Шафтит вернулась с книгой пугающих размеров.

– Вот, – сказала она, – это первая часть.

Толстенная книга с гулким, похоронным стуком легла на стол.

Улит, вяло листающий книгу, выглядел не вполне довольным, и бумажница обеспокоенно спросила:

– Это не то, что вы искали?

– Нет, – ответил Улит. – Вернее, да. Именно то. Какая у вас длинная и… толстая история.

Бумажница, прикрыв рот рукой, хихикнула.

– Это правда. Слунц любит детальные описания и подробности.

– Не нужны мне его детальные подробности, – отмахнулся Улит. – Мне нужно только важное. История развития вашего народа, видные государственные фигуры, кто кого победил, кто что открыл, кто кого закрыл, кто на ком женился и кого убил, даты, факты. Все это отец собирается использовать в своей… в своей бумаге.

– Ваш отец хочет исписать бумагу нашей историей? – удивилась Шафтит.

– Зачем ему исписывать бумагу вашей историей, если она уже исписана этим вашим Слунцем?

– Но вы же говорите, он хочет исписать…

– Я прекрасно знаю, что говорю, – перебил ее Улит. – Мой отец Ылит Тутли – один из самых известных… исписывателей бумаги на Земле.

– Чем же он тогда её исписывает?

– Он… – Улит устало вздохнул. – В вашем примитивном языке нет таких слов, чтобы описать то, чем занимается мой отец.

– Но вы сами сказали, что он исписывает…

– Ты будешь все время повторять мне то, что я говорю?! – взвился Улит. – Да, он, как вы это здесь называете, исписывает бумагу, но его бумага не имеет отношения к истории и прочей ерунде.

– Простите, я просто хотела понять, – смущенно произнесла Шафтит.